Изидор Окпевхо - Последний долг

Я резко встал и направился к выходу. Я видел, что на меня обращают внимание, — но какое мне дело?

Я был у самых дверей, когда официант подбежал ко мне:

— Ога, деньги за выпивку!

— Пошел прочь! — закричал я. — Получи вон с того выродка. Все деньги у него.

Я выбежал из проклятой пивной.

Даже за сто пятьдесят фунтов козла не заставишь сидеть на заднице! Господи, какое убожество! А его оправдания: видите ли, он чувствовал себя так, будто это его судили!

Я был слишком разгневан и возмущен, чтобы преодолеть досаду и хорошенько обдумать план действий. Но в конце концов, я приехал спасать положение. И я взял такси и направился в штаб Второй дивизии федеральной армии, где, несомненно, должен быть майор Акуйя Белло. Это ему я в свое время донес, что Ошевире сотрудничал с мятежниками. Он видел, какие чувства обуревали людей, когда федеральные войска вступили в наш город. Теперь он член Комиссии по разбирательству и, по-моему, должен смотреть на такие дела с большей серьезностью, чем когда он преследовал удиравших мятежников. И я рассудил, что если тогда он так меня уважал, что по первому указанию посадил Ошевире, то теперь он просто содрогнется от мысли, что такой почтенный человек, как я, приехал сюда из Урукпе только для того, чтобы напомнить о деле.

Шофер такси затормозил, он решил подвезти женщину с огромной корзиной. Собака!

— Ты это что? — спросил я.

— Как что — подвезти женщину.

— Езжай сейчас же! — закричал я.

— Вы что, заняли все сиденья? Раз так, платите до штаба пятнадцать шиллингов.

— Нет, — сказал я. — Десять шиллингов.

— Нет, сэр. — Он выключил мотор, снял фуражку и почесал голову. — Это очень далеко. Пятнадцать шиллингов, или я никуда не поеду.

Женщина дотащилась до машины, волоча за собой здоровенную корзину ямса. Шофер сидел развалясь.

— Ну, что скажете, сэр? — обернулся он.

От одного взгляда на женщину мне сделалось тошно. Терпеть не могу сидеть в машине рядом с простыми.

— Ладно. Договорились, — сказал я. — Езжай! И побыстрее!

Машина тронулась. Ночевать в Идду я не собирался. Я прибыл в город с грузовиком, который должен доставить ямс федеральным войскам и Урукпе, и предполагал вернуться с этим же, грузовиком. Кроме того, мои злоключения с потаскухой вызывают во мне отвращение ко всему Идду, и я дал себе слово никогда больше не поддаваться щекотке похоти и не делать опасных глупостей.

Таксист затормозил и выключил мотор, когда мы были ярдах в пятидесяти от ворот штаба. Я не мог понять, что случилось.

— Приехали, — заявил шофер.

— Куда? — спросил я. Я не мог понять этого негодяя.

— Вот же штаб. — Он оглянулся на меня. — Разве вам не сюда?

— Сюда, но только мы не доехали.

— Дальше я не поеду.

— Почему это?

— Не хочу неприятностей. — Он посмотрел на часовых у ворот.

Я взглянул на него. На этот раз я все понял, но не могу же я идти до ворот пешком, как паломник к святилищу! Кажется, я слишком велик для этого.

И все же я сокрушенно вздохнул и осторожно открыл дверцу. Осторожно я стал вылезать из такси — вперед посох, затем сам, придерживая на голове шапку с перьями, медленно, медленно я ступал небольшими шагами. Я приводил себя в порядок — а как же? Эти солдаты готовы нагрубить хоть кому, особенно если у человека нет царственной, великолепной осанки. Я расплатился с шофером — дурак, он от нетерпения уже включил мотор, — теперь предстояло самое главное.

Решетчатые ворота закрыты. Один солдат сидит к ним спиной, лицом к зданиям за оградой. Другой прислонился к столбу, автомат свисает с плеча, пилотка сдвинута на глаза. Еще двое в будке играют в карты. Я подхожу к воротам, никто не обращает на меня внимания, хотя я вижу, что они давно меня заметили. Я в некотором замешательстве. Если бы, скажем, к ним подошел нищий, у них было бы основание не замечать его.

Но я ведь явно не нищий, я не похож на нищего. И я кашлянул, чтобы привлечь их внимание, ибо его я заслуживаю. Не успел я откашляться, как один из игравших бросает не глядя:

— Чего тебе?

— Майор Белло здесь? — Я тоже спрашиваю.

— Чего тебе от него надо?

— У меня к нему неотложное дело, — говорю я.

Солдат, сидящий ко мне спиной, поворачивается, оглядывает меня с ног до головы и опять отворачивается. Стоящий у столба приподнимает пилотку, оглядывает меня с головы до ног налитыми кровью глазами и вновь опускает пилотку, так что больше меня не видит. Хо!

— Что за дело? — спрашивает картежник.

— Это дело касается только его и меня, — говорю я. — Если вы ему скажете, что я хочу его видеть, он все поймет.

Тут он откладывает карты и пронзительно глядит на меня.

— Послушай, старик, — говорит он, — ты не имеешь права являться сюда и по неизвестной причине требовать встречи с офицером. Чего тебе надо, какое у тебя к нему может быть неотложное дело?

Я ошарашен. Спрашивать, зачем пришел человек, — одно дело, но спрашивать с крикливой, унижающей грубостью — совсем другое. Носовым платком я вытираю вспотевшие пальцы.

— Гм-гм, — говорю я. — Я же сказал…

— Ты мне ничего не сказал. Кстати, твой пропуск!

— Пропуск?

— А ты что, не знаешь, что в такие места не пускают без пропуска?

— Я…

— Ладно, убирайся. — Он снова берет в руки карты. — Убирайся и не отнимай у меня время.

— Но майор Белло…

— Ты слышал, что тебе сказали? — с угрозой произносит сдвинутая на глаза пилотка. — Убирайся.

Я не хочу настаивать. Гляжу на здания за оградой. Всюду суровый военный дух. Я решаю избавить себя от новых унижений, а может быть, и чего похуже.

Я иду и ищу такси, и ярость душит меня. Достаточно скверно, что отчаянная попытка моя провалилась.

Но много хуже, что со мной нагло и неуважительно обошлись паршивые мальчишки, каких я мог бы прокормить десяток. Подумать, сколько и ради чего хлопотал я, человек моего положения!

И все же, может быть, лучше, что я не видал майора Белло. Эти военные очень странный народ. Взять, например, нашего Али в Урукпе. По какому бы делу я ни приходил, мне все кажется, что ему не хватает ума и здравого смысла. Ты постоянно опасаешься, что мятежники прорвут твой фронт и, быть может, убьют тебя самого, и ты отказываешься поддержать того, кто хочет помочь тебе выявить известных и определенных изменников — даже когда тебе предлагает свои услуги высокопоставленный горожанин, вроде меня, чье слово не подлежит сомнению. И твой единственный довод — что участие в разбирательстве помешает твоим солдатским делам в Урукпе!

Так смог бы я вытерпеть, если Акуйя Белло в припадке безумного самообмана стал бы читать мне лекцию о правосудии, о поисках истины, о недостоверности показаний и прочем вздоре, когда не так давно он беспрекословно подчинялся первому намеку; мне было достаточно ткнуть пальцем и сказать: «Он сотрудничал с оккупантами!» — и майор тотчас же нацеплял на того человека наручники и отправлял его за сто миль в заключение.