Юрий Куранов - Тепло родного очага

И здесь, на обратном пути, я снова услышал многочисленные и как бы отдаленные детские голоса. Я оглянулся: нигде никого не было. «Уж не наваждение ли?» — подумал я и приостановился. Голоса слышались явственно. И это меня озадачило. Я стал внимательно разглядывать окрестные дома, заборы и закоулки и заметил, что узкая не очень-то утоптанная тропинка вела несколько в сторону и вверх по закоулку. «Может, где-то здесь детский садик приютился?» — подумал я, но тотчас же ушел от этой мысли: слишком непосещаемым было это отдаленное место города, и тропинка не была столь старательно утоптанной, как это бывает в окрестностях детских яслей или детского садика. Но голоса раздавались там, в глубине закоулка.

И в этот закоулок я свернул. Прошел я метров двадцать и увидел перед собой за низеньким забором из крашенного зеленой обиходной краской штакетника одноэтажный деревянный дом. Дом был явно общественного характера по своей официальной и ухоженной внешности, и я подумал, что это детский садик. Тем более что перед домом здесь и там топтались совершенно крошечные дети. Но не было от этого одноэтажного дома в мой адрес никакого веселого настроения или знака моему сердцу, как это бывает в атмосфере, окутывающей так лелеемые нами детские учреждения. Была в атмосфере этой усадьбы какая-то отгороженность и, если угодно, был даже отзвук отрешенности. А дети не произвели на меня впечатления обычных детей.

Да. Это были маленькие живые и даже подвижные, как это и должно быть в их возрасте, человеческие существа. Но было в них что-то странное, какая-то внутренняя заторможенность сердца чувствовалась в этих ребятишках. И одеты они были не очень старательно, хотя вполне добротно. И ухоженность в них была. Но не было вокруг них присутствия заботливого глаза или лелеющей руки.

Я подошел к забору. Я остановился возле самого забора и стал смотреть на детей. И все они одновременно взгляд мой почувствовали. Дети почти враз обернулись на меня и уставились в лицо мне совсем не детскими, серьезными глазами. Нет, не тревога была в их взгляде, а что-то совсем другое. Скорее всего, это был вопрос и даже ожидание. По всему двору, с разных сторон все эти маленькие кучки живых очень серьезных человечков смотрели на меня. Одни бросили свои ведерки и лопатки, другие замерли вместе с ними, но все стояли и смотрели. Смотрел на них и я. Но вот один какой-то мальчик лет четырех снял с головы серую кепочку с коротким козырьком и помахал мне этой кепкой. Он засунул потом кепку под мышку и медленно, почти неуверенно двинулся ко мне короткими шагами. Он шел не прямо. Он двигался зигзагами, будто идти ему что-то мешало, однако идти ему было необходимо. И мне, не знаю почему, сделалось вдруг не жаль этого мальчика, но стыдно перед ним.

Оттуда и отсюда двинулись к забору, отделявшему меня от них, и другие дети. Я открыл калитку и шагнул во двор, я вошел в него и остановился. Остановились и дети. Но остановились на мгновение. Они со всех сторон внимательно смотрели на меня, словно не то что меня видели впервые, в этом не было ничего удивительного, но словно впервые в жизни видели человека вообще.

— Дядя… — сказал кто-то из них тихо и очень бережно.

Дети окружили меня и стали разглядывать пристально и даже бесцеремонно. Девочка в сером суконном пальтишке и в синем шерстяном платочке подошла ко мне вплотную и потрогала меня за штанину, как бы желая убедиться, на самом ли деле я существую и стою сейчас перед ней. Потрогал меня и еще кто-то сбоку и еще сзади. Некоторые же рассматривали меня издали, но глаз не сводили. И я оцепенел, я не мог понять, что же все-таки происходит и куда я попал.

Но вот открылась входная дверь этого странного дома, и на крыльцо, высокое деревянное крыльцо с зелеными крашеными ступеньками, вышла женщина лет, тридцати пяти — сорока в черном вязаном платье. Серые волосы женщины были сзади коротко подстрижены и прихвачены спереди над левым виском голубой дешевенькой заколкой. На груди у женщины был прикреплен какой-то значок, а какой именно, я разглядеть не успел, потому что женщина спустилась с крыльца, приблизилась ко мне и, доброжелательно глядя мне в лицо, спросила:

— Вы к нам?

— К вам, — ответил я, не зная, что можно еще ответить на этот вопрос.

— Тогда пройдемте ко мне в кабинет, — сказала женщина и пригласительно провела передо мною в воздухе рукой. На безымянном пальце этой правой руки женщины блестело золотое обручальное кольцо.

Мы прошли в большой, обставленный полированными шкафами и мягкими креслами кабинет. В кабинете был чистый, прохладный, но достаточно тяжелый воздух. Пахло сосновыми дровами, и в большие окна далеко видны были просторы озера с островками, как бы разбежавшимися в разные стороны к горизонту. Женщина прошлась и довольно-таки официально, но в высшей степени приветливо сказала:

— Садитесь, пожалуйста. Я вас слушаю.

Я присел в кресло перед столом и смущенно повел плечами.

— Я не знаю, что мне сказать вам, — ответил я.

— Ну подумайте, — сказала женщина. — Подумайте. Может быть, вам следует о чем-нибудь спросить меня.

— Я с удовольствием воспользуюсь вашим советом, — сказал я и глянул в окно.

Там за окном дети стояли в каком-то напряженном ожидании. Они смотрели на окна кабинета, смотрели внимательно и строго.

— А что это за учреждение? — спросил я, испытывая глубокое чувство смущения и даже какой-то вины.

Женщина, которая тоже почему-то пребывала в состоянии напряжения, облегченно, однако невесело вздохнула. Она вздохнула и улыбнулась.

— Вы зашли к нам случайно? — спросила она.

— Я услышал детские голоса и пошел на них. И увидел эту ограду и детей за нею. Меня поразили эти дети. Они такие серьезные и в то же время какие-то растерянные, будто из них что-то вынуто. Будто это какая-то колония для младенцев, которые расплачиваются за какие-то странные преступления, нет, лучше сказать, проступки, не то свои, не то чужие.

Женщина вздохнула и молча стала смотреть в окно. Там, за окном, бежал тот же маленький белый пароходик. Он бежал теперь в обратном направлении, наискось пересекая озеро. Он был совсем игрушечным, этот пароходик. И со стороны казалось, что настоящее место этого пароходика здесь, во дворе этого странного заведения.

— Вы знаете, дети эти действительно расплачиваются за проступки, нет, лучше сказать, за преступления, совершенные их родителями. Не все, конечно, — сказала женщина и еще раз вздохнула.

Видно было, что разговор этот для нее не то что неприятен, но тягостен.

— Значит, вы к нам зашли случайно? — поджала женщина губы. — А я думала, вы по делу. Мы ждем тут одних супругов, они хотят взять себе девочку. У нас Дом ребенка.