Жак Рубо - Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии.

Это соответствовало действительности.

Гортензия быстро поднялась и вышла. Автобус и молодой человек покатили дальше.

Гортензия направилась к читальному залу Библиотеки, куда мы, разумеется, последуем за нею, но с некоторой задержкой. На это есть две причины.

Во-первых, еще рано: читальный зал откроется только в десять утра. Это веская причина.

Вторая причина имеет более романтический, можно даже сказать, структурный характер. Следующая, десятая глава называется «Библиотека». А название настоящей, пока что не законченной главы — «Молодой человек из автобуса „Т“». Таким образом, мы находимся на своего рода нейтральной полосе, и даже если бы время позволяло (то есть если бы вдруг наступило десять часов), просто не имеем права проникнуть в Библиотеку. Все, что нам позволено сделать до конца главы, — это вместе с Гортензией занять очередь читателей, дожидающихся открытия зала.

Было только без четверти десять, но очередь собралась порядочная. Как всегда по утрам, первыми были члены Секстета Стариков, которые появлялись у этих дверей еще до девяти, чтобы войти раньше всех и занять места, причитающиеся им по праву. Четверо из них были мужского пола, двое — женского. Их читательские интересы нисколько не совпадали, их политические, религиозные и литературные взгляды расходились коренным образом, но это не помешало им объединиться для борьбы с остальными читателями, которые, как им казалось, претендовали на их места; вот почему каждое утро они становились перед дверями читального зала и мило улыбались друг другу, хотя каждый был уверен, что остальные пятеро — замшелые старые дураки и занимаются полной чушью; никто не осмеливался прийти позже других, опасаясь, что кто-то из них займет его место, разумеется, лучшее из всех.

Самым старшим в Секстете Стариков был живчик девяноста лет от роду. Одевался он весьма молодо, скажем, в малиновый костюм с желтым галстуком, болтавшимся, как зоб у индюка. Он собирал материалы для фундаментального труда под названием «Советы столетнему соискателю должности». Исследовал различные системы здорового питания, погружался в тайны Востока, изучал мемуары всех знаменитых людей, добившихся признания в этом возрасте. Он был не только старейшиной, но и кумиром всего Секстета, и ему внимали, словно оракулу.

Возраст молодежи, то есть пяти остальных, колебался от семидесяти семи до восьмидесяти лет. Самый старший из них, собственно говоря, не был читателем Библиотеки, он не перерегистрировал свой билет уже лет десять, и его пускали в зал лишь во избежание скандала. Раньше, когда зрение позволяло, он часто бывал здесь. Этот старик много лет прослужил в таможенном управлении, а выйдя на пенсию, стал проводить долгие часы за конспектированием для «Всеобщей истории контрабанды», книги, которую он намеревался завершить, когда зрение улучшится. Теперь он каждое утро присоединялся к товарищам по Секстету и играл свою роль в обмене колкостями, но при этом у него была только одна цель — пописать. Едва проникнув в зал, предъявив замусоленный читательский билет и получив место, он сразу устремлялся (с позволения сказать, ибо на самом деле он тащился, пыхтя и отдуваясь, еле переставляя отечные ноги) в подвал, в уборную, где проводил не менее четверти часа в ожидании вдохновения, которое, как он объяснял друзьям, никогда не подводило его в этом привычном месте. У него было любимое присловье: «Как сказал герцог Веллингтон, джентльмен не должен упускать случая пописать, ведь никогда не знаешь, что нас ждет» (он говорил это, желая позлить самую младшую, семидесятисемилетнюю коллегу по Секстету, которая сочиняла страстные письма императору Наполеону). Сделав свое дело, веселый и довольный, он возвращался домой и снова впадал в дремоту.

Трое остальных стариков занимались чем-то гораздо более таинственным; чем именно, Гортензия так и не поняла; впрочем, вряд ли это было понятно даже им самим. Поскольку она обычно занимала очередь сразу за ними, то они прониклись к ней симпатией, убедившись, что она не претендует на их места, и давали ей советы, основанные на многолетнем опыте: как преодолеть препятствия, воздвигаемые Библиотекой перед нахалами, которые вздумают попользоваться ее книжными сокровищами.

Юную рыжую кошку, которая смотрела из окна на Александра Владимировича в начале ответа на отдельный вопрос (см. первое межглавье), звали Чурмска (произносится Чуча). Мадам Орсэллс, урожденная Энада Ямвлих, наняла ее в мурлыкальщицы к своему мужу, философу Орсэллсу, которому ее помощь была необходима для завершения очередного эпохального труда.

Она работала на совесть, однако ее хозяин явно не был удовлетворен достигнутыми результатами. В самом деле, ее нежное мурлыканье, от которого трепетали усы Александра Владимировича, оказывало на профессора Орсэллса совершенно иное действие: его нервную систему эти вибрации погружали в сон. Когда Чуча мурлыкала, профессор храпел. Проснувшись, он чувствовал, что долго и напряженно мыслил, однако не помнил, о чем именно. Это приводило его в прескверное расположение духа, он бранил свою сотрудницу за нерадивость и тыкал ее носом в раскрытые тома своих сочинений, дабы она исправилась. А между тем Чуча и Александр Владимирович молча глядели в окно друг на друга. Их усы трепетали в унисон.

(Продолжение после главы 11.)

Проникнув по читательскому билету в зал, охраняемый и обороняемый, словно космический корабль, получив при входе оранжевый четырехугольник из прозрачного пластика с номером места (ей всегда доставалось одно и то же), положив все это (билет и номер) на стойку в качестве залога (так, если верить гангстерским фильмам, отнимают имя и личные вещи у человека, переступившего порог тюрьмы), Гортензия побросала сумку, папки и завтрак мадам Груашан на стол и устремилась в зал каталогов, чтобы побыстрее найти шифры нужных ей книг. Дело в том, что оборонительная стратегия Библиотеки, по закону и по традиции обязанной предоставить обладателю билета (каковой выдавался только благонадежным после заполнения головоломной анкеты) доступ к ревниво хранимым и нежно лелеемым сокровищам, состояла в том, чтобы как можно дольше оттянуть момент их выдачи недостойным невеждам, которые втайне жаждут надругаться над ними, запачкать, порвать, поцарапать их, а то и просто украсть.

Высшая цель была такова: добиться, чтобы к долгожданному вечернему звонку (который для читателей был набатом, а для нее — праздничным благовестом) этим ненасытным варварам было выдано как можно меньше книг. А потому читатель, пробравшийся в книжную крепость, должен был действовать с максимальной быстротой. Этим и объяснялась страшная давка на лестницах, ведущих в зал каталогов, но Гортензии сегодня удалось попасть туда вовремя и занять выгодную позицию.