Жак Рубо - Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии.

Слезы уже текли ручьем из прекрасных серых глаз Гортензии, они падали на тартинку и в остывшее молоко.

— Ну-ну, Гортензия, — сказала мадам Ивонн, — стоит ли плакать из-за такого пустяка, вы еще увидитесь с вашим возлюбленным.

Гортензия высморкалась в бумажный носовой платок, вытерла прекрасные серые глаза, полные слез, поблагодарила мадам Ивонн и ушла. Она поняла, что ей надо сделать: поговорить с отцом Синулем.

И вот Гортензия вышла за порог «Гудула-бара», утирая слезы, которые все текли и текли, как бывает, когда тоскуешь о невозвратном прошлом; а солнце било ей в глаза. Вначале неуверенно, затем со все возрастающей решимостью она направилась к скверу, хотя только что намеревалась пойти к Синулю. Взглянув на план (рис. 2 гл. 21), мы сразу поймем, что тут налицо противоречие: чтобы попасть к Синулю, надо воспользоваться улицей Закавычек, а для этого, выйдя из «Гудула-бара», свернуть направо, на улицу Отцов-Скоромников. Но Гортензия поступила не так!

Если бы она поступила так, мы попали бы в другой роман, совсем непохожий на тот, что вы сейчас читаете и переживаете. Потому что в романах, как и в жизни, постоянно оказываешься на распутье, и приходится, увы, делать выбор. Иногда не можешь решиться сразу, открываешь скобки и забираешься внутрь, но это весьма небезопасно. Ты знаешь, когда ты вошел в эти скобки, но не знаешь, когда выйдешь оттуда. А может случиться и так, что ты вообще забудешь вернуться: там тебя встретит дремучий лес других возможных приключений и будет манить своими тайнами. Несколько шагов вперед — и опять колеблешься: перед тобой новая дорога и новое распутье. Почему бы не открыть еще одни скобки, скобки в скобках, и так далее? А вернуться назад по этой дороге нельзя.

Мне очень хотелось бы исследовать некоторые из этих параллельных воображаемых миров, и я предложил издателю, несмотря на колоссальную нагрузку, которой бы это для меня обернулось, сотворить целый лес расходящихся и сходящихся, как тропинки, версий, с картой пространственно-временных маршрутов, подробный путеводитель для туристов по вымышленному миру. Вместо того чтобы глупейшим образом печатать одинаковую для всех книгу, нашему читателю, в старых добрых традициях X века (в сущности, это было недавно), когда книги заказывали переписчикам, вручили бы персональный экземпляр. Эта книга не стояла бы на полках. Или же умный книготорговец предлагал бы два варианта: либо покупайте обычный экземпляр, как у всех (конечно, превосходного качества, как и вся продукция данного Автора, пояснил бы он), либо заказывайте персональный, выбранный по «меню» возможных развилок сюжета. Этот экземпляр еще не был бы напечатан. Книготорговец задал бы своему компьютеру параметры той версии романа, которую выбрал клиент, и вскоре книга была бы готова. Отец Синуль заверил меня, что такое возможно уже сейчас, но большие магазины против, поскольку им надо побыстрее распродать огромные залежи компакт-дисков. (Не совсем понимаю, где тут связь, но у отца Синуля есть знакомства в мире книжной торговли, и он утверждает, что все именно так.)

Представляете, как было бы замечательно: Читатель получал бы единственный в своем роде экземпляр, непохожий ни на какой другой; кроме того, сделав выбор, он стал бы участником творческого процесса. Какие перспективы открылись бы для творчества (и для участия в нем). Книгу, которую прочел бы такой читатель, не смог бы прочесть никто другой, даже ее Автор.

Это разнообразие вариантов отвечало бы разнообразию читателей; я полагаю, что читатели разнообразны (если вы купите два экземпляра книги в разное время, они будут различными, компьютер зафиксирует время заказа, и это отразится на книге, предназначенной уже Другому Читателю), но вместе с тем читатели не были бы совершенно обособлены друг от друга, ведь в различных версиях было бы много совпадений (все они были бы написаны мной); они пересекались бы, переплетались, смешивались воедино, либо противоречили друг другу, но не терялись в бесконечной дали, как замкнутые, безнадежно чуждые миры. Конечно, объем работы для меня многократно, быть может, стократно, вырос бы, но это не имело значения: я готов был принести себя в жертву ради усовершенствования романа как жанра. Вы не поверите, но мой Издатель не пожелал слушать об этом долее тридцати семи секунд. Поэтому вы никогда не узнаете, что произошло бы, если бы Гортензия, вместо того чтобы повернуть к скверу, направилась бы прямо к отцу Синулю (впрочем, узнав это, вы не узнали бы того, что узнаете сейчас, того, что произойдет с Гортензией в этом романе, в единственном его варианте, который был написан; проблема непростая, но сейчас мне некогда ею заняться).

Проходя через сквер, Гортензия увидела Лори, оживленно беседующую со своим другом и компаньоном Джимом Уэддерберном; она увидела Джима, и мы тоже увидели его, поскольку идем следом за Гортензией. Прошу отметить это обстоятельство. Не останавливаясь, она махнула им рукой, вышла на улицу аббата Миня, стараясь пройти как можно дальше от лавки Эсеба и самого Эсеба с его любознательно-сверлящим взглядом, затем свернула налево, на улицу Вольных Граждан и вошла в булочную Груашана.

Но зачем? А затем, что она так и не доела тартинку с маслом, которое из несоленого стало соленым от пролитых ею слез. И ей хотелось есть. Мадам Груашан, величественная и пышная, восседала за кассой. Она цвела красотой, напоминая одновременно эклер и ватрушку, и ожидала появления на свет очередного маленького Груашана (кажется, одиннадцатого). Она взглянула на Гортензию ласково и с беспокойством: молодая женщина показалась ей какой-то бледной и вялой. Гортензия, прежде работавшая в булочной, находилась под кулинарным покровительством мадам Груашан, которая регулярно вручала ей пакетик пирожных для улучшения аппетита. В магазине почти никого не было; один лишь продавец, новый помощник мадам Груашан, выкладывал на поднос трубочки с кремом и напевал модную песенку:

(Музыка Вольфганга Амадея Моцарта, KV 331,

часть первая, рондо; слова Автора).

Целуя мадам Груашан, Гортензия искоса взглянула на него. Это был Красивый Молодой Человек, даже очень Красивый Молодой Человек. Она подумала, что в квартале сразу появилось много Красивых Молодых Людей (не считая просто привлекательных). С тех пор как она вышла замуж, ей казалось, что Красивые Молодые Люди все куда-то исчезли, и вот они обнаружились опять. Их даже можно было увидеть по телевизору. Когда она последний раз была у Лори, Карлотта показала ей кусочек рекламного ролика, который записался перед концертом «Дью-Поун Дью-Вэл». Она снова увидела (а мы видим в ее глазах — обратите на это внимание, пожалуйста) берег моря, пляж и Красивого Молодого Человека. Собираясь войти в воду, он медленно снял джинсы и остался в узеньких плавках и во всем своем великолепии. Девушки, загоравшие на желтом рекламном песке у синего рекламного моря, приподнялись на локте, чтобы рассмотреть его, как сделала бы на их месте и сама Гортензия. Он медленно обернулся, но конец рекламы с маркой джинсов был вырезан: очевидно, Карлотта боялась упустить секунду из выступления обожаемых «Дью-Поун Дью-Вэл». Гортензия вспомнила эту рекламу, и ее охватило смятение. Ей стало холодно, ей стало жарко, она ощутила трепет в сокровенной глубине своего существа, чего не бывало уже очень давно. И снова она подумала: о Морган о Морган зачем ты оставил меня?