Жак Рубо - Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии.

затем такой:

и так далее. Каждый из них появляется шесть раз.

Но как все же узнать, кто из них князь Горманской, а кто Кманроигс? Да очень просто.

Когда мы в первый и единственный раз видим своими глазами князя Горманского, на каком месте он находится? На месте Молодого Человека из рекламного ролика. Он, князь Горманской, и есть молодой человек из рекламного ролика, друг Бальбастра (для убийцы это стало еще одним поводом совершить злодеяние).

А убийца? Как найти его среди пяти остальных?

Убийцу можно определить по безошибочному признаку: он появляется семь раз. Этим седьмым появлением — непредусмотренным, излишним, экстравагантным, вызывающим — он выдает себя с головой. Кто же он? Номер третий — инспектор, а точнее, мнимый инспектор Шералокидзуки Холамесидзу!

Он и есть номер третий, стремящийся стать шестым. Он настолько одержим этой мыслью, что не может даже правильно произнести имя, которое себе присвоил: всякий раз он произносит его по-другому, а как — не скажу, вспоминайте сами!

Блоньяр окинул торжествующим взглядом свою аудиторию, которая испустила вздох облегчения. Кманроигса увели, надев на него наручники (отлитые из польдевского золота, как положено по двусторонним соглашениям). Послышался шум отодвигаемых стульев: люди собрались уходить.

— Еще два слова, — сказал Блоньяр, — я вас не задержу. Мне хотелось бы раскрыть еще одну тайну, касающуюся убитого.

Кманроигс лишил его жизни не потому, что хотел взвалить на Горманского обвинение в убийстве. Это предположение было полнейшим абсурдом. Ничто не говорило в пользу такого мотива преступления, кроме свидетельства самого преступника, которое, мягко говоря, не заслуживало доверия. Настоящий мотив вот какой: преступник хотел завладеть новой антивирусной программой профессора Джирардзоя. С этой программой он, став Правящим Князем Польдевии, смог бы осуществить свои безумные мечты о мировом господстве. Но для того чтобы достать и скопировать диск, хранившийся у отца Синуля, надо было ликвидировать Бальбастра, который скорее дал бы себя убить, чем позволил бы обокрасть хозяина.

— Бедный ты мой старикан! — растроганно сказал Синуль.

Через несколько дней в саду Синулей состоялась скорбная и трогательная церемония. Перед отъездом в Польдевию Гортензия и князь Горманской пришли возложить цветы на могилу Бальбастра: тридцать семь великолепных черных тюльпанов.

Дни стояли погожие, но прохладные, а Гортензия пришла исключительно в легком платье (исключительно в том смысле, что под ним ничего не было), ибо так пожелал Морган, ее возлюбленный, в память об их первой встрече. Под весенним солнцем, которое не хотело упустить такое зрелище, она казалась еще моложе и прекраснее, чем обычно, и отец Синуль, добродушно наблюдавший за этой сценой, тоже вспомнил, как когда-то увидел ее на улице Вольных Граждан в похожем платье. У старого вуайера бывают еще в жизни отрадные минуты, подумал он.

На следующий день Гортензия и князь отбыли в карете, которую вез Кирандзой и которой правила Карлотта. У заставы Раймона Кено, где в наши дни действует таможенный пост, они остановятся пообедать. Там они расстанутся с Карлоттой, Александром Владимировичем и Кирандзоем, которые вернутся на сквер Отцов-Скоромников, чтобы продолжить там тренировки ввиду приближающихся Олимпийских Игр. Александр Владимирович так и не смог расстаться со своими рыжими дамами, Лори и Карлоттой. Кто осудит его за это?

Гортензия замечталась на солнышке. Она расцеловала отца Синуля, вышла на улицу Закавычек и постепенно исчезла из поля вашего зрения.

А вы остаетесь здесь.

Критики, ошеломленные новизной художественных миров, распахнутых творчеством Жака Рубо, то и дело роняют определения «поэт-инженер», «поэт чисел», «математик стиха»… Так и кажется, что речь идет об интеллекте технотронного века, уже позабывшем об эмоциях, изящной игре, юморе. А прелесть этого незаурядного таланта именно в удивительной способности находить в жизни — разных бытовых ситуациях, исторических казусах, пухлых трудах, поэтических аллюзиях, ученых дискуссиях, примелькавшихся привычках или, напротив, едва появившихся модных веяниях — забавное, легкое, феерическое… Читатель данной книги убедится в этом с первых страниц, и хорошее настроение не покинет его до самой последней строчки.

В 1985 году увидела свет «Прекрасная Гортензия», два года спустя — «Похищение Гортензии». Каждый роман существует вполне самостоятельно, хотя второй подхватывает ряд нитей первого. Оба перенасыщены «детективными» историями. Уже в первом представлена читателю фантастическая страна Польдевия и «князья», тревожащие воображение юных девушек; уже там происходят юмористические «нападения» на москательные лавки, вынудившие полицию открыть следствие. В «Похищении…» основой сюжета являются сразу две детективные истории. Во-первых, таинственное убийство любимой собаки отца Синуля — церковного органиста; во-вторых, похищение Гортензии: девушка решила сбежать с одним князем, а похищает ее другой, заклятый враг первого. При распутывании обе истории соединятся в одну: князь-злодей не только украл невесту у своего соперника, но и прикончил верного пса, охранявшего дом отца Синуля, а главное, находящийся в нем… компьютер. С этим ревностно охраняемым компьютером и входит в повесть один из моментов комического абсурда. По сути, именно эти мотивы веселого абсурда и являются движущими пружинами интриги.

Интерес не только в движении сюжета, но — главное — в иронических наблюдениях-обобщениях жизни современного человека. Высмеиваются повальное увлечение компьютеризацией, мода на фирменные знаки, преклонение перед психоанализом, шовинистические предрассудки…

Особенно изобретателен автор, создавая пародию на «роман в романе», высмеивая привычку обсуждать законы написания романа по ходу действия самого романа. Автор, соединяя в самых комических комбинациях термины и понятия, рассуждает, что такое герой, если он совсем не герой; что такое «рваная» композиция и как она рвется; сердится на читателя, который, следуя за автором, оставил открытой дверь, в которую как раз и может войти преступник…

Впрочем, если судить об индивидуальности Жака Рубо только по этим, пришедшим сейчас к нашему читателю романам, мы тоже далеки будем от полной правды. Ведь определения «поэт чисел», «математик стиха» все-таки имеют к нему непосредственное отношение.