Виктор Пелевин - Священная книга оборотня

– А ты имеешь право так считать, да?

– Да, я имею, – сказала я скромно, но твердо.

– Что-то ты со всех сторон нависла, рыжая. Мне совсем места в мире не остается.

– Весь этот мир твой. Только пойми, кто ты на самом деле.

– Я сверхоборотень.

– Правильно. Но что такое сверхоборотень?

– Это я.

– Вот опять. Я думала, ты остроглазый лев, а ты слепая собака.

Он вздрогнул, как от удара плетью.

– Чего?

– Ну это учение о львином взоре, – заторопилась я, чувствуя, что наговорила лишнего. – Считается, если бросить палку собаке, она будет глядеть на эту палку. А если бросить палку льву, то он будет, не отрываясь, смотреть на кидающего. Это формальная фраза, которую говорили во время диспутов в древнем Китае, если собеседник начинал цепляться за слова и переставал видеть главное.

– Ладно, – сказал он, – замнем. Может, ты сама скажешь, что такое сверхоборотень?

– Сверхоборотень – это тот, кого ты видишь, когда долго глядишь вглубь себя.

– Но ведь ты говорила, что там ничего нет.

– Правильно. Там ничего нет. Это и есть сверхоборотень.

– Почему?

– Потому что это ничего может стать чем угодно.

– Как это?

– Смотри. Ты оборотень, поскольку можешь стать, э-э-э, волком. Я оборотень, потому что я лиса, которая притворяется человеком. А сверхоборотень по очереди становится тобой, мной, этим пакетом яблок, этой чашкой, этим ящиком – всем, на что ты смотришь. Это первая причина, по которой его называют сверхоборотнем. Кроме того, любого оборотня можно, фигурально выражаясь, взять за хвост.

– Допустим, – сказал он.

– А сверхоборотня взять за хвост нельзя. Потому что у него нет тела. И это вторая причина, по которой его так называют. Понял?

– Не совсем.

– Помнишь, ты рассказывал, что в детстве ты мечтал о скафандре, в котором можно опускаться на Солнце, нырять на дно океана, прыгать в черную дыру и возвращаться назад?

– Помню.

– Так вот, сверхоборотень как раз носит такой скафандр. Это просто пустота, которую можно заполнить чем угодно. К этой пустоте ничего не может прилипнуть. Ее ничего не может коснуться, потому что стоит убрать то, чем ее заполнили, и она снова станет такой как раньше. Участковому некуда поставить в ней штамп о прописке, а твоему Михалычу не к чему прикрепить своего клопа.

– Понял. Вот теперь понял, – сказал он и побледнел. – Круто. Такого оборотня ни одной спецслужбе не взять!

– Рада, что ты оценил.

– И как им стать?

– Никак, – сказала я.

– Почему?

– Подумай.

– Потому что сверхоборотень может быть только один и это уже ты? Правильно я понял, рыжая?

– Нет, серый, нет. Ты не можешь им стать, потому что и так всегда им был. Сверхоборотень – это твой собственный ум, тот самый, которым ты с утра до вечера думаешь всякую чушь.

– Так значит, сверхоборотень все-таки я?

– Нет.

– Но ведь это мой ум. В чем тогда проблема?

– В том, что твой ум на самом деле не твой.

– А чей же?

– Про него нельзя сказать, что он чей-то. Или что он такой-то и находится там-то. Все эти понятия возникают в нем самом, то есть он предшествует всему без исключения. Понимаешь? Что себе ни представляй, делать это все равно будет он.

– Ты говоришь про мозг?

– Нет. Мозг – это одно из понятий, которые есть в уме.

– Но ведь ум возникает потому, что есть мозг, – сказал он неуверенно.

– Как тебя напугали эти негодяи, – вздохнула я. – Люди вообще не знают, что такое ум, они вместо этого изучают то мозг, то психику, то любовные письма Фрейда к Эйнштейну. А ученые всерьез думают, что ум возникает оттого, что в мозгу происходят химические и электрические процессы. Вот ведь мудаки на букву «у»! Это все равно что считать телевизор причиной идущего по нему фильма. Или причиной существования человека.

– Экономисты так и думают.

– Правильно. И пусть себе думают. Пусть себе генерируют электрические импульсы, воруют кредитные транши, выражают официальный протест, измеряют амплитуду и скорость, берут минет и производную, а потом определяют свой рейтинг. К счастью для этого мира, в нем есть не только клоуны, но и мы, лисы. Мы знаем тайну. Теперь ты тоже ее знаешь. Ну или почти что знаешь.

– Да уж, – сказал он. – А кто ее знает, кроме лис?

– Знать ее положено только избранным.

– А ты не боишься раскрывать ее мне?

– Нет.

– Почему? Потому что я тоже избранный?

– Потому, что знать эту тайну может только ум. А уму ее скрывать все равно не от кого. Он один.

– Один?

– Да, – сказала я, – один во всех, и все из одного.

– А кто тогда эти избранные?

– Избранные – это те, кто понимает, что любой червяк, бабочка или даже травинка на краю дороги – такие же точно избранные, просто временно об этом не знают, и вести себя надо очень осмотрительно, чтобы случайно не обидеть кого-нибудь из них.

– Я так и не понял, что такое ум, – сказал он.

– А этого никто не понимает. Хотя с другой стороны, все это знают. Потому что именно ум слышит сейчас мои слова.

– Ага, – сказал он. – Понятно… То есть опять не до конца, но конца там, как я понимаю, и нет…

– Вот! – сказала я. – Всегда бы так.

– Допустим, со сверхоборотнем разобрались. А что такое Радужный Поток?

– Просто мир вокруг, – сказала я. – Видишь цвета – синий, красный, зеленый? Они появляются и исчезают в твоем уме. Это и есть Радужный Поток. Каждый из нас – сверхоборотень в Радужном Потоке.

– То есть мы уже вошли в Радужный Поток?

– И да и нет. С одной стороны, сверхоборотень с самого начала в Радужном Потоке. А с другой стороны, он никогда не сможет в него войти, потому что Радужный Поток – просто иллюзия. Но противоречие здесь только кажущееся, потому что ты и этот мир – одно и то же.

– Ага, – сказал он. – Интересно. Ну, давай дальше.

– Сверхоборотень – небесное существо. Небесное существо никогда не теряет связи с небом.

– Что это значит?

– В этом мире нет ничего кроме пыли. Но небесное существо помнит про свет, который делает пыль видимой. А бесхвостая обезьяна просто пускает пыль в глаза себе и другим. Поэтому, когда умирает небесное существо, оно становится светом. А когда умирает бесхвостая обезьяна, она становится пылью.

– Свет, пыль, – сказал он, – значит, все-таки что-то там есть! Есть какая-то личность. У тебя, например, она точно имеется, рыжая. Я это за последнее время хорошо ощутил. Скажешь, нет?

– Эта личность со всеми своими вывертами и глупостями просто пляшет как кукла в ясном свете моего ума. И чем глупее выверты этой куклы, тем яснее свет, который я узнаю вновь и вновь.

– Теперь ты сама говоришь «мой ум». А только что говорила, что он не твой.

– Так уж устроен язык. Это корень, из которого растет бесконечная человеческая глупость. И мы, оборотни, тоже ею страдаем, потому что все время говорим. Нельзя открыть рот и не ошибиться. Так что не стоит придираться к словам.