Александр Зиновьев - Желтый дом. Том 2

Нашли сухой пригорок. Разложили плащи, пальто, куртки. Женщины занялись закуской, мужчины — открыванием бутылок. Как всегда бывает в таких случаях, забыли штопор. И мужчины предлагают самые фантастические способы вытаскивания пробок, изображая из себя опытных пьяниц. Одни лупят ладонями в дно бутылки, другие лупят дном бутылки о пень. Кончается вся эта кампания самым банальным решением: протолкнуть пробки внутрь с помощью сучка.

Начинает припекать солнышко. Мужчины курят, говорят о визите Вэнса, о предстоящей поездке Брежнева, о похищении Моро бандитами из «Красных бригад». Кто-то замечает, что эти бандиты — коммунисты. Кто-то возражает, говорит, что они — прокитайские коммунисты. Наконец, женщины приглашают «к столу». Начинается неторопливая трапеза на лоне прекрасной природы (ах, какой сегодня роскошный день!). Все переполнены добротой и дружелюбием. После первой стопки наступает минута, когда начинает казаться, что человек человеку — действительно друг и брат, и только идиотская городская жизнь искажает эти прекрасные природные отношения. И врежется эта минута в память на целый год, до следующей такой же незабываемой минуты. Жизнь прекрасна, друзья мои! Наливай по следующей!

В самом разгаре душевного единения Старик, как самый опытный среди собравшихся, предлагает сделать перерыв на пару часов, погулять и так далее, а потом вернуться и продолжить. После короткой дискуссии предложение Старика принимается. Парочки разбредаются подальше, в кустики. Кое-кто тут же засыпает на солнцепеке. Универсал собрал группу ничейных женщин и рассказывает им про йогу. Главное, внушает Универсал потрясенным ничейным женщинам, — это научиться сосредоточиваться и отвлекаться от всего постороннего. Вот, смотрите!.. А после ужина он прихватит первую подвернувшуюся из своих восторженных слушательниц и потащит ее на ближайшее сухое местечко в лесу заниматься делами совсем иного рода, гораздо более отвечающими духу и традициям русского народа, чем гимнастика йогов. И пошли им, Боже, хотя бы минуту простой, земной радости!

— Я полистал твои заметки, — говорит Друг. — Слишком все это абстрактно. Не ощущается наша реальная жизнь. Мы спим, едим, влюбляемся, производим детей, гуляем, разговариваем. А у тебя — элементарные бесструктурные тела, множества тел, отношения, структуры... Для чего это нужно?

— А ты можешь предложить иной путь? Ведь даже статистика есть абстракция, хотя она и может давать точные цифры. Чтобы ощущать жизнь и переживать ее, надо быть, конечно, в ней. Но чтобы познать ее, надо первым делом удалиться от нее на достаточную дистанцию. Иначе не увидишь ее в целом, в самых существенных чертах, в динамике, в устремленности.

— Так-то оно так. Только кто это осилит? Кто сможет в абстрактных рассуждениях увидеть портрет реальности? Теперь от этого отвыкли. Предпочитают эмпирию. Или уже совсем непонятные, но интригующие кибернетические аксессуары.

— А я ни для кого пишу. Для себя. Сам хочу разобраться. Мне мало видеть, что мы живем плохо. Я хочу убедиться в том, что мы не можем жить по-другому. А для этого надо раскрыть механизм, заставляющий нас жить именно так, а не иначе. Дело же ведь не в кознях вождей. Вожди сами суть игрушка этого механизма.

— Это ясно. Скажи честно, твоя идея насчет перестройки идеологии и создания для нашего времени работы такого же значения, как «О диалектическом и историческом материализме» для того времени, есть самомнение или нечто реальное? Ты смог бы...

— А как ты думаешь?

— Мне кажется, смог бы.

О людях у нас заботятся, говорит Ехидная Девица. Это факт. И опровергать его бессмысленно. Но забота странная какая-то. Иногда хочется завыть от такой заботы. Вот, например, выходила замуж. Я еще совсем девчонка была, сразу после школы. Возвышенная, романтическая и чистая любовь. Как я ждала свадьбу и какой прекрасной ее воображала! Какая же я была наивная дура! Начались хлопоты с рестораном. Взятки, чаевые. Наглые морды жуликов официантов. Потом — машины ехать в ЗАГС и после него совершать положенную прогулку по городу. На Ленинские горы. К могиле Неизвестного солдата. На машинах — шарики воздушные, ленточки, куклы идиотские. Стыдно вспоминать всю эту грошовую пошлость. Какие-то оскорбительные махинации с кольцами. Потом красная ковровая дорожка. Толстая, гнусного вида баба из районного Совета косноязычную речь произнесла. А, лучше не вспоминать! А вот другой пример. У меня сынишка подрос, надо в школу отдавать. В детском саду проявили «заботу» — тут уж ничего не поделаешь. Выхода другого нет. Знаете, как детсадовских детей называют в школе? Организованные дети. Мой сынишка хотя и «организованный», но хороший мальчик. Умница. Я его читать и писать научила. Теперь — школа. Оказывается, есть какое-то постановление, согласно которому детишки весь день должны торчать в школе — обязательный «продленный» день. Что это такое? Это — опять воспитание, воспитание и еще раз воспитание. Иначе говоря — искусственное оглупление, чтобы потом не пустить в девятый класс (пусть в профессионально-техническое училище идет!), а если проскочит, чтобы в институт поступить не смог (пусть на завод идет). Я понимаю, с высшей, государственной точки зрения это — забота. Ребенок в школе весь день под присмотром. И о заводах позаботиться надо. Не всем же быть инженерами, учеными, врачами, художниками. Но есть ведь и моя личная позиция в этом деле. Сын-то у меня один. Мальчик он способный, и я могла бы создать ему условия. И у него одна жизнь. Ему тоже захочется как-то вырваться из этой серятины. И все-таки это все не есть настоящая забота о человеке. Демагогия это все и обман. Заботой о человеке было бы, если бы Они стремились предоставить всем детям без исключения равные возможности для развертывания своих способностей. Но Они делают все, чтобы именно это исключить. Своих собственных детей Они из сферы этой своей государственной «заботы» исключают.

Пусть на Земле наступит вечный мир,

Исчезнет матерьяльная забота.

И станет каждый день как юбилейный пир,

И он же будет праздная работа.

И будут все доподлинно равны —

От нашего любимого Генсека

Все граждане счастливейшей страны

До самого дрянного гомосека.

Но в этой жизни что за интерес,

Если никто не будет постараться

Насрать на Их ликующий прогресс

И на троих по-тихому надраться?!

На кой мне сдался, спросишь ты, Генсек?

Неужто нет приличнее примера?

Отвечу я как честный человек:

Он нужен лишь для рифмы и размера.

— Слушайте, — говорит Старик. — Я вам зачитаю отрывок из учебника по научному коммунизму.