Александр Зиновьев - Желтый дом. Том 2

Почему ты не пошел на концерт? — спросил я у МНС. А вы? — спросил он в ответ. Меня от этого дерьма давно тошнит, ответил я. Меня тоже, сказал он. Но недавно.

Стенки нашего сарая исписаны стихами и изречениями о Матренадуре. Они тут, надо думать, накапливались годами. Большинство из них неинтересные и нецензурные. Но некоторые заслуживают внимания. Около моего ложа, например, написано следующее:

Под этим стихом другим почерком написано:

Не потому, что она — дура,

А потому, что на века,

Советов власть жива пока,

Она — центральная фигура.

Сбоку написано:

И не такая она дура,

Она, скорее всего, — шкура.

Дальше нарисована голая баба, а рядом с ней — стихотворение:

О нет, приятель, ты не прав.

Ты исказил Матренин «ндрав».

Когда потребует натура,

Задаром даст Матренадура.

А еше дальше, уже над головой МНС, написано:

Не верю! Для Матренадуры

Нельзя задаром строить куры.

И эта цепочка тянется по всему сараю и разветвляется в самых различных направлениях. От того места, где сказано насчет искажения Матрениного «ндрава», тянется ветвь изречений о ее сексуальном аспекте. Приводить их здесь нет никакой возможности по вполне понятным причинам. С точки зрения психоанализа они все выражают стремление утонченного, но гнилого интеллигента совместить в одном теле несовместимое: изящество и обилие мяса, нежность и грубый секс, духовность и физиологию. Кончается эта ветвь уже над ложем Лба, под самой крышей. Предпоследний автор удивляется, почему столько внимания этой старой, бесформенной, неопрятной, жадной и глупой бабе, когда кругом полно молодых, вполне приличных девчонок и женщин. Последний автор отвечает на это:

Ответ тому есть немудреный:

Проблема связана с Матреной.

От того места, где сказано, что Матренадура — шкура, тянется ветвь изречений о ее хозяйственно-трудовой деятельности. Вот в таком духе:

Разбавив молоко водой,

Поскольку невелик надой,

В мороз зимой и жарким летом

На рынок тащится с рассветом,

Чтоб сыт был горожанин-брат.

Сама же жрет пустой обрат.

Над ложем Ивана Васильевича ответвляется цепочка изречений об общественно-политическом облике Матренаду,ры. Но тут нет ничего такого, что отличало бы ее от нас городских жителей.

Со всеми вместе она «за»,

И «против» — за глаза.

Кончается эта цепочка у двери сарая такими словами:

Кончай, ребята, шуры-муры!

Мы все теперь матренадуры.

Очень справедливые слова. Я хотел было сделать по сему поводу свое замечание, но неожиданно появилась сама хозяйка. И ты, старый осел, туда же, сказала она беззлобно, увидав карандаш у меня в руках. И я отказался от своего намерения внести свою лепту в «Матрениану».

Короче говоря, если не полениться и прочитать все надписи в сарае, можно получить полное представление о положении и характере остатков русского народа, стремительно превращающегося в народ советский. А что, если он изначально был таким? Боже мой, а на свете есть еще «мудрецы», возлагающие надежды на этот народ! Но скорее всего, они не кретины, а себе на уме (как Матренадура). Запад, во всяком случае, охотно клюет на их бредовые (или завиральные?) идеи.

Эту историю я слышал от многих местных жителей и в самых различных вариантах. Привожу здесь лишь то, что образует более или менее общую и устойчивую основу рассказов, заслуживающих доверия.

Было это вскоре после смерти Сталина. Решили Партия и Правительство радикально улучшить жизнь трудящихся в деревне. Направили туда в качестве председателей колхозов и директоров совхозов энтузиастов-добровольцев из Москвы и других крупных городов. Дали им какие-то кредиты и какие-то повышенные полномочия. Большинство этих Посланцев Партии быстро сообразили, что к чему, приспособились к обстоятельствам и извлекли из них пользу не только для народа, но и для себя. Вернее, не столько для народа, сколько для себя. Они сохранили свои городские квартиры, заработали ордена. Кое-кто прекрасно устроился в деревне. Многие потом вернулись в города и сделали за счет своей деревенской деятельности карьеру. Не очень, конечно, значительную, поскольку эти Посланцы не были преуспевающими карьеристами и ценными специалистами в городах. Но кое-что все же урвали для себя.

Были, однако, среди этих Посланцев Партии отдельные идеалисты, которые поверили в наступление новой светлой эры для трудящихся и вложили в дело подъема деревни душу и талант. Вернее, пытались вложить. Человек, о котором идет речь в этой истории, был одним из них. Поскольку он сам ощущал себя Посланцем Партии, я так и буду называть его просто Посланцем.

Перед самой войной Посланец окончил какой-то технический институт. Когда началась война, он получил бронь как ценный специалист, но отказался от нее и добился отправки на фронт. Прошел путь от командира взвода до командира полка. Был трижды ранен. Получил более десяти орденов. Закончил войну под Берлином. Имел возможность остаться в армии (его хотели направить в военную академию), но отказался. Решил демобилизоваться из армии и отдать свои силы на восстановление промышленности. Работал инженером на заводах Сибири и Урала. К своим военным наградам прибавил еще несколько за самоотверженный труд. Наконец, как знаток важной отрасли промышленности был отозван в Москву в соответствующее министерство, где получил приличный пост. Не очень высокий по московским понятиям, но достаточно высокий для провинциала. Получил в Москве хорошую (по тем временам) квартиру. И зажил обычной жизнью столичного чиновника. Пошли бумаги, заседания, совещания, доклады, отчеты. Изредка — такие же бумажно-совещательные командировки. Конечно, с выпивками, женщинами, взаимными услугами. Стали редеть волосы и портиться зубы. Появилось брюшко. А в душу стала закрадываться тоска. За что, спрашивается, боролись?!

В этот психологически кризисный момент Партия и бросила клич: работники контор — в деревню! И он первым откликнулся на этот призыв. Хотя он считался ценным работником, его все-таки отпустили. Причин тому было достаточно. Во-первых, были сотрудники, мечтавшие занять его пост. Во-вторых, были конкуренты на пост, который ему предстояло занять. В-третьих, он несколько забежал вперед от генеральной линии Партии и излишне резко выступил на партийном собрании. Жена категорически отказалась ехать с ним в деревню. Поскольку они к этому времени уже созрели для развода, повод был подходящим и они развелись. Он отказался от московской прописки (а значит — от квартиры), поскольку искренне поверил в намерение Партии поднять жизненный уровень деревни на недосягаемую (!) высоту и решил связать свою дальнейшую судьбу с судьбой деревни. Он попросил направить его в самую бедную деревню. Отказался там от отдельного дома поселившись в убогой каморке в полуразвалившейся хате! Отказался от зарплаты — Посланцам Партии выплачивали ежемесячно зарплату как городским служащим (в отличие от колхозников, которые получали... вернее, должны были бы получать средства существования продуктами на трудодни). Когда его «избирали» председателем колхоза, он поклялся улучшить свои личные жизненные условия только вместе со всеми жителями деревни.