Николай Дежнев - Дорога на Мачу-Пикчу

Барбарик, — повторил я про себя, — барбариан, третьим в этом ряду должен стоять Барбаро! Такая похожесть не может быть простым совпадением.

Карл, тем временем, взял меня обходительно под ручку и продолжил:

— Сейчас мы спустимся вдоль луча сознания и я познакомлю вас с такими любопытными созданиями, уходить не захотите…

Я сделал попытку освободиться:

— Постойте, Карл, это очень важно! Если мы пройдем бессознательное до конца, я смогу найти дорогу в оставленный мною мир? Где-то там, — показал я рукой, — должна быть дверь…

Умолк, глядя на старика с надеждой. Он только покачал головой в круглой шапочке:

— Не хотел бы вас пугать, но!.. Те, кто уходит в глубины своего подсознания, назад уже не возвращаются. Грань между нормой и умопомешательством иллюзорна, ее можно перейти не заметив, а тогда уж обратной дороги нет. Билет в безумие всегда в один конец. Мир человеческой психики зыбок, в нем не на что опереться…

Карл замолчал и молчание это длилось долго. Не могу сказать, что меня охватило отчаяние, но и чаяния, если они у меня были, окончательно испарились. Тесею для выхода из лабиринта понадобилась нить Ариадны, мне оставалось полагаться лишь на себя самого. Я догадывался, что слова мои старика заденут, но делать было нечего:

— Не обижайтесь, Карл, но не могли бы мы оказаться в том месте, откуда начали спуск?

Он хмыкнул, как будто именно этого от меня и ждал. Выражение скорби на его лице сменила горькая ухмылка:

— Как будет угодно! По большому счету, я не познакомил вас и с сотой долей того, что вам стоило бы увидеть…

Луч прожектора погас и я услышал, как начали удаляться его шаги. Все люди одинаковы, ничего о себе не желают знать… — бормотал Карл на ходу и тихий голос его звучал горестно. Боясь остаться один, я поспешил за ним.

Не прошло и нескольких минут, как впереди забрезжил слабый свет и скоро мы оказались на песчаном склоне у валуна. За время нашего отсутствия туман вниз по склону несколько рассеялся, но подступал с вершины холма черной клубящейся стеной. Я тяжело опустился на камень. От нахлынувшей тоски хотелось выть. Делать-то что? Куда идти? Вернуться на берег Леты? Но это значит покориться своей участи, а уж Харон поставит в ней точку…

Вкрадчивый голос Карла вывел меня из прострации:

— Есть маленькая просьба, господин Дорофеев! Если в следующий раз вашим гидом окажется Зигмунд, сделайте милость, не говорите, как я о нем отзывался. Сами понимаете, мы коллеги, к тому же одно время я ходил у него в учениках…

Я обещал. Очень хотелось верить, что другого раза не будет. Поднялся, чтобы попрощаться со стариком, как вдруг в мою голову заскочила новая мысль:

— Скажите, Карл, а нельзя ли обойти лабиринт стороной?

Лицо его в бледном рассеянном свете сморщилось, на нем появилась гримаса обиженного в своих лучших чувствах человека:

— Попробуйте…

Я продолжал домогаться. Речь шла о жизни и смерти и не чьих-то там, а моих. Показал рукой в сторону сгущавшейся правее по склону белесой мглы.

— Что там за туманом?

Карл посмотрел на меня и понял, что так просто я не отступлюсь.

— Они называют свой вертеп Театром грез и иллюзий… — тяжело вздохнул. — Раньше это место было маленьким закутком, куда во время камлания наведывались шаманы, теперь там обосновались те, кто экспериментирует с измененным состоянием сознания… — хмыкнул с горечью: — Измененным! Хотя что такое сознание, пер се, ни малейшего представления не имеют. Жуткие, господин Дорофеев, наступили времена, одно слово — декаданс! — выставил, словно защищаясь, вперед ладонь. — Но меня это совершенно не касается, я в этот паноптикум ни ногой…

Сочтя свою миссию завершенной, он упер подбородок в грудь:

— Счастливо оставаться!

Оставаться?.. Где?.. Здесь?.. Ну уж нет! Я чувствовал, как в моих жилах вскипает злость. Нет, Карл, здесь я точно не останусь!.. Но старичка уже и след простыл. Из темноты до меня донесся звук его удалявшихся шагов…

Рабочий день профессора Ситникова выдался длинным, но усталости Павел Степанович не чувствовал. Ночью удалось выспаться, и не в кабинете на просиженном диване, а в собственной постели. В клинике многое успел, но была его душевному подъему и еще одна причина, о которой он вспоминал со смешком, как бы сам над собой подтрунивая, но вспоминал, а если быть точным, то не мог и не хотел о ней забыть.

Но и подыскивать случившемуся определение Ситников не спешил. Выбранные из будничного лексикона слова дают, как говорят психологи, установку, а какое у корабля имя, — думал Павел Степанович, сидя на ученом совете, — так он и поплывет. В точности то же самое происходит и с людьми. Описывая словами собственные чувства, человек, по сути, определяет свое к ним отношение, после чего психика в тайне от него принимается за подтасовку фактов, достраивает картину до требуемой. В результате желаемое выдается за действительное, что неизбежно приводит к разочарованиям и проблемам. Да и не мальчишка он, в конце-то концов, не восторженный гимназист, чтобы так вот, с первого взгляда…

Часы на стене показывали начало девятого. Так рано Ситников оказывался дома не часто. Медицинскому журналу давно уже была обещана статья, но руки все никак не доходили, и он решил провести свободный вечер с толком. Подсел к компьютеру и, привычно сосредоточившись, набрал крупным шрифтом название: «Коррекция нарушений гемостаза при острых повреждениях мозга.», поставил точку и задумался. Но вовсе не о том, о чем собрался писать. Училась в третьем классе с ним девочка у которой он стащил карандаш. Обычный, ничем не примечательный, засунутый тупым концом в пустую гильзу, но для него этот огрызок был дорог. Это был не просто карандаш, это был ее карандаш. Найдя утром на подушке дивана зажигалку, Ситников к своему удивлению испытал похожее чувство.

Ни черта мы не меняемся, — думал Павел Степанович, глядя мимо экрана на висевший на стене любимый пейзаж, — разве что становимся грустнее. Так и не начав статью, пошел на кухню варить кофе. Настоящий, не ту бурду, что приходилось для скорости хлебать в клинике. Положил в джезве три ложки свежесмолотых зерен и поставил на огонь.

Как там сказала Саша.?… — про себя он давно уже называл Александру Николаевну Сашей, почти целые сутки: — В его словах о конфликте с человечеством прозвучало много личного?.. Интересно, найдется ли на Земле человек, у кого этого конфликта не было бы! У нее самой?.. Очень сомнительно! Думающему человеку трудно радоваться мысли о принадлежности к зверинцу. Сидела, сложив на груди руки, рассматривала его, словно изучала, а все потому, что у нее, видите ли, тонкий музыкальный слух. Только что-то не похоже, чтобы этот дар небес принес ей счастье!.. — хмыкнул Павел Степанович и повел носом.