Ольга Камаева - Eлка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы

В итоге просидит Томина еще пять лет, прохлопает глазами и в лучшем случае пристроится куда-нибудь секретаршей, на встречах выпускников с деловитой небрежностью представляясь офис-менеджером. В худшем пойдет продавщицей в супермаркет. В котором Белов, кстати, все эти пять лет работал водителем. И нужны-то им были, оказывается, всего-навсего трехмесячные курсы. Никогда в жизни Томина не вспомнит о формальдегидах, а Белов — о математических формулах. Они их напрочь забудут, но накрепко запомнят другое: учеба — условна, оценки — условны, учителя всегда готовы на компромисс, и, значит, труд их и принципиальность тоже условны. А если так — и условная зарплата им сойдет.

Но это не значит, что я с Воблой согласна. Потому что отсеивать после девятого — одно, а урезать программу в десятом — совершенно другое.

Она между тем продолжала вещать:

— Это очень важно — приучать детей брать на себя ответственность и делать выбор: вот — нужное, а вот — второстепенное, и, значит, время и силы тратить на него не стоит, — включила Вобла менторский тон, будто толкала речь на классном собрании. — Современные образовательные концепции ставят задачу…

Танюша перебила:

— Знаете, Вера Борисовна, я сорок лет в школе, много изменений видела, но задач всегда было только две: хорошо обучить и научить хорошему. Извините, но вся эта ваша теория не больше чем демагогия. Раз взяли ребенка в десятый класс, значит, школа должна его выпустить с полным! — Танюша надавила на последнее слово паузой и повторила: — Полным! Средним образованием. Вы хоть понимаете, что предлагаете? Вы хотите у детей право на это образование отнять! Пришел ребенок в столовую, а ему говорят: выбирай или суп, или второе, или компот. А полный обед — не жирно ли будет? Но чтобы ребенок нормально развивался, его нужно хорошо кормить, ему нужен комплексный обед! А вы суете булочку с компотом. Пока-то ему сладко, он спасибо говорит, а лет через пять после такой диеты или язва, или гастрит. А еще через пять лет сядет этакий больной и начнет придумывать новые «современные концепции», из-за которых дети совсем отупеют.

— Вы на меня намекаете? — вспыхнула Вобла.

— А вы-то при чем? Вы что, научную работу ведете? — не растерялась Танюша.

— Нет. Но вы так говорите… — сбилась Вобла.

— Как есть, Вера Борисовна, так и говорю. Стара я, чтобы глупость не поправлять.

Молодец, Танюша. Умеет культурно припечатать.

18 апреля

В субботу ходила с классом на «Очень простую историю». Пьесу выбрала специально, и все это поняли. Но разговор получился совсем не тот, что я хотела.

История действительно простая. Встречались парень с девушкой, она забеременела. Но у него отец — пьяница и голодранец, а у нее — крепкий, зажиточный мужик. Строгий папаша о женитьбе, тем более о ребенке, и слышать не хочет: поедешь на аборт! Зарезал поросенка — заодно продать — и собрал домашних в город.

Впрочем, заканчивается все благополучно. Младенец рождается, молодые родители и дед с бабкой в нем души не чают. Только вот цена… Отец парня убивает себя, чтобы стать ангелом-хранителем еще не родившегося ребеночка и спасти его. Но об этом никто не догадывается: застрелиться по пьянке — дело нехитрое…

После спектакля одевались молча. Первым, как всегда, рот раскрыл Хохлов. И, естественно, в своем репертуаре:

— Хорошая постановка. Жалостливая. Свинью жалко.

И рожу состряпал. Ну, думаю, все. Сейчас начнут смеяться и — пиши пропало.

Но — нет. Вышли, потянулись по бульвару к остановке. Хохлов почти обиделся:

— А кого жалеть-то? Алкаша? Смысл? Так хоть пользу принес.

— Недалекий ты, Димыч, человек, не видишь параллелей, — это, естественно, Рубин. — Елена Константиновна зачем нас сюда привела? Чтобы мы прониклись состраданием. Понятно к кому — к Климовой. А что, может, купим цветочки, тортик, завалимся в гости: прости, не поняли. Теперь осознали: беременность — дело святое.

— Особенно в девятом классе! — обрадованно подхватил Хохлов.

Раздались смешки. Помощь пришла откуда не ждала.

— Конечно, ты бы, Рубин, все сделал по-умному. Если что, втихушку на аборт сбегал — и нет проблем.

— По-умному, Яковлева, это когда и удовольствие получил, и на аборт идти не надо. Что, Интернет нельзя открыть и про контрацепцию почитать? Интернета нет — у товарищей спроси. Ко мне, к другим подойди — объясним, научим. Димыч, поможешь, если что?

— А как же! Всегда пожалуйста! — Хохлов даже подвывал от удовольствия.

Кто-то из девчонок не выдержал:

— А если у нее любовь?

— Люби на здоровье! А в постель Светку что, тащили? Сама легла. И не надо из нее героиню делать. Или — ну что там у вас? девичья честь, скромность — это уже пережиток прошлого? А, Елена Константиновна? Вы же учительница! Должны на страже морали и нравственности стоять, а вы Климову, слабую на известное место, защищаете.

Хамит. Сама виновата. От Рубина такое нужно было ожидать.

— А я на страже и стою. Или травля, издевательство над человеком — это проявление нравственности? Может, предложишь ее камнями закидать?

— Были бы мы арабы — закидали. И вы бы кинули, потому что порядок такой. Иногда нужно пожертвовать одним человеком, чтобы спасти сотни. Вы же историк, сами прекрасно знаете.

Приехали… Говорить о революциях, которые не стоят слезы ребенка, бесполезно. На жалость давить — тоже. Тогда — что? Я не имела права проиграть в этом споре.

— А если бы пришлось пожертвовать тобой?

А что мне еще оставалось?

— Мной — не пришлось бы.

— Что, себя-то, любимого, жалко? — опередила меня Марина.

— Нет, просто я порядок не нарушаю. По крайней мере уличить меня в этом никто не может. И я в полном порядке!

Он еще и каламбурит! Я разозлилась:

— Значит, главное — не засветиться?

— Лучше вообще не нарушать. Но в принципе — да!

— Значит, можно убивать, воровать, насиловать — лишь бы никто не узнал и с поличным не поймал?

— А что, не так? Или у нас с утра что-то изменилось?

Рубин уже понял, что сказал лишнее, но еще ерепенился:

— И почему сразу — убивать?

Этот раунд я, по крайней мере, не проиграла. Но хороший урок на будущее: сто раз подумай, прежде чем провоцировать публичные дискуссии.

Тем более что скоро Рубин поумнеет, будет говорить только правильные вещи и — фиг его переспоришь. По-прежнему будет мразь мразью, но действительно — не уличишь. Хорошая у него школа. В смысле папина.

22 апреля

Никак не выкину из головы слова про то, что я, случись такая необходимость, тоже бросила бы камень. Умеет Рубин зацепить за больное место. Читай: вы — как все, и нечего дергаться и выпендриваться.

Давным-давно я смотрела то ли английский, то ли американский фильм про закрытую школу для мальчиков. [7] Речь идет о фильме «Общество мертвых поэтов». Хорошо помню лишь один момент. Учитель во время урока вдруг вскакивает на стол и спрашивает: