Ольга Камаева - Eлка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы
- Название:Eлка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:АСТ, Астрель
- Год:2013
- Город:Масква, СПб
- ISBN:978-5-17-077162-2, 978-5-9725-2408-2
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Ольга Камаева - Eлка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы краткое содержание
Пронзительный и лиричный роман о молодой и увлеченной своим делом учительнице Елене Константиновне по прозвищу Ёлка и о ее столкновении с жесткими и не самыми благовидными реалиями современной школы.
«Идеалистка», — вздыхали ей вслед одни.
«Дура», — вертели пальцем у виска другие. А она верила, что сможет что-то изменить — ведь в школе все зависит от учителя.
«Ты же через полгода сбежишь», — убеждали ее пессимисты.
«Максимум, через год», — великодушно давали отсрочку оптимисты.
«Вы — лучшая!» — писали ей ученики.
«Им дают, а они еще недовольны… Зажрались», — выговаривала ей в спину чиновница.
А она все повторяла: «У меня получится!» И опять шла на урок в свой 9-й класс…
Eлка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Почему я здесь стою? Есть идея?
— Чтобы быть выше.
— Нет, напомнить себе, что необходимо смотреть на вещи под разным углом. Отсюда мир выглядит иначе. Не верите — попробуйте. Когда вы думаете, будто что-то знаете, взгляните на это по-другому, даже если это покажется вам глупым и нелепым.
И ученики встают. С трудом, сомневаясь и смущаясь, но — встают. И сознание их действительно меняется. Потому что к свободе можно прийти только через борьбу. Прежде всего, с самим собой.
Хотя, казалось бы, что сложного — встать на стол? И в прямом смысле, и в переносном. Ничего. Но… неловко, что ли.
Однажды, еще учась в институте, я оказалась на каком-то ответственном мероприятии. Представляла передовую молодежь. Выступления были хоть и праздничными, но серьезными — в зале сидело в основном начальство. Чтобы люди совсем не скисли, речи разбавили концертными номерами.
Одним из первых на сцену вышел молодой парнишка. У него была очень красивая песня о весне, о любви, о девушке, которая ждет его и, конечно, дождется. В общем, явный неформат. В зале повисла тяжелая тишина. На втором куплете певец напрягся, на третьем его мучения стали очевидными.
Мучилась и я. Сидеть истуканом было ненормально, против естества; мне хотелось поддержать парня, отхлопывая ритм припева. Но, случайно глянув в зал, поразилась: выдерживая статус, все сидели с суровыми, напряженными лицами. И руки вдруг отяжелели, будто к ним привязали по пудовой гире, и стало невозможно их даже оторвать от коленей, не то что бить в ладоши.
Чего я испугалась?
Что все посмотрят на меня? Возможно.
Что окажусь белой вороной? Может быть.
Что никто не подхватит, и я, смутившись, тоже опущу руки? Скорее всего. Я боялась оказаться в проигравших, а в итоге предпочла вовсе не высовываться.
И потом я столько раз могла сказать: «Вы неправы. Вы дурно поступаете». И Сове, и Вобле, да много еще кому. При мне хамили, унижали — разве я всегда вмешивалась? В нашей булочной толстая, с отечными ногами продавщица все время подсовывает подвыпившим мужикам просроченный сыр и колбасу, а ребятишкам — черствый хлеб. В ЖЭКе небывалый случай, если не облают, особенно бабулек. И — что?
Видела. Слышала. И тоже делала вид, что не замечаю. Особенно в последнее время. Не поднималась не то что на стол — даже на стул.
Выходит, опять Рубин прав?
P. S. А кто обещал, что будет легко? Сама нафантазировала, а теперь стонешь. Больно рано ты, милая, устала. Не ныть надо, а решать. Одно хорошо — выбор невелик: или послать рубинского сыночка ко всем чертям, или быть всю жизнь у таких, как он, на посылках.
26 апреля
Сегодня на уроке неожиданно встал вопрос о том, кто делает историю — личности или массы. Наверное, тема располагала. Отвечал Миша Зайцев и, как всегда, неплохо.
— …а на пост генсека выдвинули Горбачева, который взял курс на перестройку, — закончил он.
— Тут и сказочке конец, а кто слушал — молодец, — вякнул с места Хохлов.
Уже нечасто, но случается, вот так выстреливает. Хотела одернуть, но потом передумала.
— Одна закончилась, другая сказочка началась.
— Скажете тоже — сказочка! Как минимум, боевик с элементами триллера. Сказочка, — еще раз хмыкнул Рубин.
Класс зашевелился, зашушукался, и Хохлова тут же понесло:
— А чё? Нормально! Ельцин — вылитый Змей Горыныч, сроду не знал, что его башки делают. Горбачев — Иванушка-дурачок, все свое царство проболтал. Слышь, Макс, — ткнул он Рубина в бок, — а Кощей Бессмертный тогда…
Я уже пожалела, что сразу его не осадила.
— Хохлов, прекращай свой цирк. Неизвестно, что бы ты на их месте нагородил, так что особенно-то в остроумии не усердствуй.
— Чё я, дурак, чтобы вперед лезть? Это Рубину надо, а я в замах посижу. По хозчасти, — добавил он, подумав.
Действительно, не так уж он и глуп.
— Реформы в тот момент были необходимы, кризис назрел, и неизвестно, что бы случилось, если бы в 85-м правительство не сменило курс, — сказала я в полной уверенности, что инцидент исчерпан.
— Думаю, вы, Елена Константиновна, преувеличиваете, — подал голос Зайцев, все еще стоявший у доски. — Люди тогда были забитые, сильного лидера не было — зачем нужно было горячку пороть? Нет бы все просчитать, продумать…
— Ага, лекарства, и то сначала на крысах испытывают, а реформы — сразу на людях, — подхватил Хохлов. — Думают, людей у нас больше, чем крыс.
Учебник он читал редко, но «за жизнь» потрепаться любил.
— Что значит «забитые»? — оскорбилась я за поколение пусть не свое, но мамино и дяди-Витино.
И опять в который раз — а сейчас уж совсем некстати — в памяти всплыло его: «Почему терпел? Почему не сопротивлялся?» Смутившись, смешавшись воспоминанием, только и промямлила:
— Не забитые, а недальновидные. Не понимали, что происходит.
— Слово другое, а смысл тот же, — усмехнулся Зайцев. — Вы же не будете отрицать, что историю делают личности? — спросил он тоном, не допускающим сомнений.
— А как же народ? — попыталась я вступиться за коллективный разум.
Не скажу, что я отводила ему решающую роль. Нет. Но совершенно списывать со счетов рука тоже не поднималась.
— Нервно курит в сторонке, — на основной вопрос Миша уже ответил и теперь пытался шутить. — До получения новых указаний.
— Но ведь личность без народа ничего не сможет. Кто будет создавать, совершать, производить? Кем личность, в конце концов, будет руководить? — силилась я найти хоть какие-то доводы.
— Для этого — да, нужен, — неохотно согласился Зайцев, тут же добавив: — Но решения принимают все равно вожди.
— Да уж не быдло, — поддакнул Рубин.
— Не от потомственного ли аристократа слышим?
Стоявший в классе легкий гул мгновенно прекратился, и все обернулись на говорившего. В классе одергивать Рубина смели только два человека, хотя делали это нечасто и, если честно, с переменным успехом.
— Да уж не от быдла, — почти повторил свои слова Рубин.
Внешне Илья был спокоен, но волнение выдавала и напряженная спина, и давно замеченная мной его привычка в такие моменты постукивать пальцами по столу.
— А мы, значит, рылом не вышли?
— Ты, может, и выйдешь, — уклонился от прямого ответа Рубин. — Если постараешься.
— А зачем, если в итоге придется оказаться вместе с тобой? — Илья явно нарывался на скандал.
— Умный ты, Смирнов, но несообразительный, от жизни отстаешь, — снисходительно вздохнул Рубин. Странно, но скандал в его сегодняшние планы, слава богу, не входил. — Все хотят быть впереди, все хотят быть сильными. Потому что кто сильнее, тот делит, а кто слабее, тот делится.
— А тебе бы только за счет кого-нибудь что-нибудь урвать. Правильно, иначе самому придется работать, корячиться, а ваше сиятельство к этому не приучено.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: