Ольга Камаева - Eлка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы

P.S. Дожила!!! Первый раз в жизни выругалась матом.

Легче не стало.

5 мая

Рубин так и не появлялся, Сова тоже больше не подходила. Очень надеюсь, что все еще утрясется. Но на душе тяжело.

9 мая

С утра ходили на митинг. Народу, цветов — море. Праздник, а настроение нулевое. Сначала подумала, из-за школы, а потом поняла: нет. Ветеранов на трибуне совсем мало. Пожилых много, но сразу видно, что не воевали, возраст не тот. Один особенно запомнился. Шустрый, шумный, грудь колесом, на пиджачке размашисто несколько юбилейных медалей. Видно, чтобы ощущать: вся грудь в орденах.

— …с семи лет!.. С утра в поле!.. И жали, и колоски собирали… Да ты с собой не равняй — ты в городе жил, — громко фыркал он, — тут и сравнивать нечего!

Его напористость, а больше бравая показушность коробили. Хотя человек своих медалей, может, десять раз достоин.

Мама гуляла с Леонидом Петровичем, я их встретила около концертного пятачка. Парнишки в матросках лихo отплясывали «Яблочко», и посмотреть на них собралась целая толпа. Я еще издали увидела, как мама, смеясь, хлопала в ладоши, то и дело оглядываясь на Леонида Петровича. Давно не видела ее такой веселой и беззаботной. Вдруг заметив меня, она смутилась. По-прежнему улыбалась, но уже сдержанно и даже немножко виновато. Будто в ней свет притушили.

Когда концерт закончился, мама предложила прогуляться по парку.

— Чудный денек! — поддержал ее Леонид Петрович. — С детства этот праздник люблю. Правда, хорошо, что он не в сентябре?

— А при чем тут сентябрь? — не поняла мама.

Ее провожатый покосился на меня — может, что скажу. История была моей епархией, и он пытался меня разговорить. Но я молчала. Я тоже не знала, при чем.

— Просто пару раз День Победы отмечали 3 сентября.

Молчание. Кажется, он решил, что я не хочу с ним разговаривать, и повернулся к маме:

— Сталин 9 мая не любил. Ошибок было сделано предостаточно, победа над немцами слишком дорого обошлась. Провал 41-го — это его провал, он это прекрасно понимал. Ветеранов тогда было много, и войну они помнили слишком хорошо. Грязь, пот, холод, голод, лагеря…

Чем дольше он говорил, тем больше распалялся:

— …когда жилы от напряжения рвутся, когда от страха в штаны наложено, когда винтовка одна на десятерых и сам не знаешь, выйдешь ты из боя героем или предателем — вот что для них война. Им не впаришь сказочки про всезнающих героев-полководцев, модернизацию армии или просчеты вермахта…

Неожиданно пришло сравнение: совсем как дядя Витя! Оба говорят о прошлом, и оба неравнодушно. С болью, сожалением. У молодых такого нет. Или это возрастное?

— А японцев разгромили быстро, с малыми потерями, этакая пресловутая «маленькая победоносная война» — мечта любого политика. И плевать, что их армия уже на ладан дышала. Вот Сталин и решил отмечать победу 3 сентября, только народ его праздник не принял.

— Не сошлись во мнениях, — вставила я, смягчившись приятным сравнением.

— Именно! — обрадованно подхватил он. — Но Сталин в долгу не остался, лишил ветеранов и льгот, и доплат за ордена. Конечно, исключительно «по просьбам» самих трудящихся, чтобы все деньги — на восстановление хозяйства.

А про это я знаю. Потом, конечно, льготы вернули. И чем дальше от войны, тем их становится больше. Потому что ветеранов все меньше. Такая вот историческая закономерность.

И еще: чем дальше от Победы, тем больше ее культ. Потому что создавать его все легче. Такая вот идеологическая закономерность.

Отчего-то опять вспомнился бравый дед с медальками.

10 мая

Все! С меня хватит!

После уроков открыла журнал, а там в годовой графе против рубинской фамилии пятерка! И в четверти между текущими пара штук появилась — для правильности итогового показателя.

Тут же помчалась к Сове — ясно, что ее рук дело. Она выходила из кабинета, когда я подскочила:

— Софья Валерьевна! Откуда здесь оценки?! Я же сказала — сдаст долги, тогда… Это уже самоуправство!

Я была слишком взвинчена, чтобы выбирать выражения. Меня всю трясло, а у Совы ни один мускул не дрогнул. Она, не торопясь, закрыла кабинет на ключ и только потом повернулась ко мне:

— А я сказала, что Рубину оценки после праздников должны быть выставлены, — ледяным тоном отрезала Сова. — И они выставлены. Вы не выполнили свои служебные обязанности, а сейчас говорите о каком-то самоуправстве. Я, между прочим, ваш курирующий завуч. Благодарить должны за то, что выполнила вашу работу, а вы еще предъявляете претензии! У вас совесть есть?

— Есть! — огрызнулась я.

Отступать я не собиралась и была готова выплеснуть на Сову все накопленное за последние месяцы раздражение. До последней капли. За каждый измотанный нерв.

— Неужели вы не понимаете…. Получилось, будто я говорю одно, а делаю совершенно другое… Как мне теперь ученикам в глаза смотреть?!

— Как обычно, — отрезала Сова. По себе судит. Я чуть не реву, а у нее морда кирпичом! — А на будущее вам хороший урок: чтобы разночтений не было, прежде чем говорить, привыкните думать.

— Вы не имеете права! Из-за вас дети будут думать, что я — обманщица! Что я такая, как вы!

Сама не знаю, как вырвалось. Подумала: сейчас взорвется. Ну и пусть! В тот момент я сама была готова разнести ее в пух и прах!

Но она дернула дверь (закрыта ли?), мельком просмотрела стопку, которую держала в руках (ничего не забыла?), всем своим видом демонстрируя исключительную занятость и недовольство, что кто-то смеет ее высочайшую особу отвлекать, тут же высказав это вслух:

— А вот дерзить я вам не советую. И трагедию из-за ерунды разыгрывать — тоже. Можно подумать, Рубин этой пятерки не заслуживает. Вы же лучше меня знаете, что в классе он один из самых способных. А если знаете, то нечего было в позу вставать. Работать надо, а не сцены устраивать.

Словно в подтверждение некстати зазвенел звонок второй смены, и Сова торжествующе зашагала к лестничному маршу.

Я вернулась в кабинет. Села. В голове стучало: что теперь? как теперь? и зачем?

Минут через десять за картами забежала Лиля. Глянув на меня, сразу поняла: что-то не так.

— Неприятности? На тебе лица нет.

В двух словах пересказала наш с Совой разговор.

— Вот зараза! Совсем оборзела! — выругалась Лиля и тут же принялась успокаивать: — Наплюй и не парься.

— Сова меня за пустое место держит, а ты — «не парься»… Вот объясни мне: чего она так старается?

— Ну, дорогая, это ж как дважды два четыре. Сын уезжает, но папашка-то остается. Пригодится еще, и не раз.

Мои терзания по поводу того, что теперь делать, у Лили сомнений тоже не вызвали:

— Больничный возьми. Нервы успокой, отдохни. Хоть недельку. А тут пока все утрясется…

Нет уж, дома совсем с ума сойду. И у Совы тогда проблем вообще не будет. Так я ей хоть глаза буду мозолить, пусть психует. Да и конец года, выпускные классы — какой тут, нафиг, больничный…