Эллиот Тайбер - Взятие Вудстока

— Возьми все, что причитается с нас за лето, Элли, мы предпочитаем платить вперед, — сказал Майк. — Да и еще. Ты не согласился бы поработать агентом фестиваля по связям с общественностью — с местным населением? Управлять нашими отношениями с жителями и властями города — ну и так далее? Мы были бы тебе очень благодарны. Еще пять тысяч за эту работу, идет?

Удача продолжает подваливать, подумал я.

— Да, Майк, конечно. Я могу заняться этим, — ответил я. Майк сунул руку в сумку и вытащил еще пять кусков.

Я был уже близок к обмороку, но каким-то образом сохранил еще ненадолго ясность сознания.

— Послушай, Майк, у меня есть одна важная для меня просьба. Ты не мог бы нанять мою труппу актеров, музыкантов и художников? Они отличные ребята.

— Нет проблем. Берем всех. Начать они могут хоть завтра. Пусть организуют импровизированные представления, помогают во время фестиваля музыкантам. Охеренно клево получится. Мы их нанимаем. Детали обсудим потом, — сказал Ланг.

— Отлично, я скажу им об этом, — ответил я. — Они будут в восторге.

Однако Майк еще не закончил.

— Да, хорошо, что вспомнил, Элли, — сказал он. — Я знаю, тебе нужно платить по закладной, поэтому давай поступим так: я объявлю через прессу, что на следующие две недели единственным нашим агентом по продаже билетов становится «Эль-Монако». Ты получишь все билеты и будешь продавать их, получая обычные комиссионные. Годится?

— Да, Майк, разумеется, — ответил я. Я уже пребывал в состоянии полного блаженства, и еще одна вишенка, выложенная им поверх торта, едва не повергла меня в окончательное онемение. Агент по продаже концертных билетов? Почему бы и нет? Разумеется, сдавая на уик-энды комнаты «нормальным» людям, геям и лесбиянкам и продавая им мои оладьи, я показал себя образцовым неудачником. Но какого черта! Я же могу попробовать продавать билеты?

Нечего и говорить о том, что я даже не понял, что именно получил в ту минуту от Майка. В следующие недели Майк Ланг и компания печатали в газетах трех штатов — Нью-Йорка, Коннектикута и Нью-Джерси — и передавали по радио объявления о том, что единственным пунктом продажи билетов на предстоящий фестиваль стала касса мотеля «Эль-Монако», каковой, собственно говоря, была наша контора. Наблюдая за тем, что в ней творилось, можно было подумать, что Майк объявил о продаже билетов в Рай — причем в один конец. За две недели мы заработали на одних только комиссионных тридцать пять тысяч. По нынешним меркам это примерный эквивалент четверти миллиона долларов. Ни я, ни мои родители в жизни таких денег не видели. Мы с папой то и дело разглядывали эти билеты так, точно в них крылось некое волшебство. Неужели они настоящие, дивились мы, или это все же некая разновидность «волшебных бобов»? Однако люди покупали их и покупали.

Первым, практически, делом мы с родителями оплатили закладную нашего мотеля. Для семейства, которое во все предыдущие четырнадцать лет запаздывало с ежемесячными выплатами, это стало воистину торжественным событием.

Тем временем, телефон мой звонил безостановочно. Психология бедняка заставила меня так и держаться за один-единственный номер — даром, что вудстокцы обзавелись для себя десятками таковых. В глубине моей души сидел страх перед тем, что затея их может в любую минуту провалиться и тогда они свернут шатры свои и разъедутся по домам — таким же непостижимым образом, каким у нас появились. Да, все может рухнуть, а после этого за мной придут санитары, и облачат меня в смирительную рубашку, и снова подвергнут шоковой терапии, которой жизнь потчевала меня столь многие годы. Впрочем, пока все продолжается, я могу позволить себе упиваться счастьем.

В течение недели, последовавшей за появлением Майка Ланга, весь мой мир претерпел странное калейдоскопическое переустройство. Все мои мысленные конструкции, все представления о том, что возможно в жизни, вдруг расположились в совершенно ином порядке. Да иначе и быть не могло, потому что прежнему Эллиоту Тайберу нипочем не удалось бы справиться с тем, что ожидало его впереди.

Утром 18 июля, в пятницу, меня пробудили звуки приветствовавших друг дружку автомобильных клаксонов, праздничные восклицания людей и взревы газующих мотоциклов. Я перекатился в кровати, сонный, с еще слипавшимися глазами, и громко спросил: «Что происходит?». Когда же я оделся и вышел к 17Б, то увидел нечто невероятное. В Бетел втекала, на колесах и на своих двоих, нескончаемая череда машин и людей. Сотни их шли пешком, бок о бок с медленно катившими автомобилями. Другие ехали в фургончиках и на мотоциклах. Некоторые из фургончиков были затейливо расписаны светящимися красками самых разных цветов и оттенков — красными, зелеными, оранжевыми и синими. На многих красовались «знаки мира» и антивоенные лозунги: «Занимайся любовью, а не войной», «Власть цветам!», «Свободная любовь», «За наготу цветов!», «Власть народу!», «Даешь живое пиво!», «Нижнее белье вне закона!» и «ФБР объявило в розыск добрую фею». Одни несли на своих боках яркие карикатуры в манере «Сержанта Пеппера», другие — хвалы расширяющим сознание галлюциногенам: «Джону Эдгару необходима доза „оранжевого восхода“!».

И из всех машин неслась музыка. Из радиоприемников и восьмидорожечных кассетных плееров плыли, точно волны безудержной радости и беззастенчивой свободы, голоса Дженис Джоплин, Джима Моррисона, «Beatles» и Боба Дилана. Из окошек автомобилей высовывались, приветственно помахивая руками, длинноволосые хиппи в цветастых футболках. Собравшиеся вдоль 17Б граждане Уайт-Лейка взирали на них в совершеннейшем трепете и растерянности. «Мы здесь, лапушка, — крикнула одному из них высунувшаяся из окна машины женщина. — Давай повеселимся!».

Начиная с этого дня в Бетел стали съезжаться тысячи людей, желавших поприсутствовать на Вудстокском фестивале музыки и искусства. Поток втекавших в город машин, — которым папа, часами простаивая в месте соединения 55-го шоссе с 17Б, указывал дорогу, — не походил ни на что, когда-либо здесь виденное. Он казался нескончаемым. Поначалу сообщалось, что в Бетел каждый день прибывает около тысячи человек, из чего следовало, что, если это число останется устойчивым, на концерте будут присутствовать от тридцати пяти до пятидесяти тысяч зрителей. Однако до пятнадцатого августа, дня открытия фестиваля, было еще далеко, и все понимали: ближе к концерту количество прибывающих свечой пойдет вверх. Вопрос теперь стоял так: как много и на какой срок.

В «Эль-Монако» оказалась занятой каждая комната, каждый отгороженный занавеской угол — и отдельный наполовину, и далеко не отдельный. Деньги вдруг перестали составлять проблему — впервые в моей жизни. Теперь нам нужны были помощники и, на наше счастье, желавших и умевших работать людей вокруг оказалось хоть пруд пруди. Я нанял двадцать человек, которые прибирались в комнатах, стирали, готовили еду, обслуживали столики, прислуживали в баре, делали сэндвичи и подстригали лужайку. И даже эти двадцать выбивались из сил. Тем временем в городке открывались и принимали постояльцев старые мотели и отели, которые годами простояли закрытыми, даже при том, что постояльцам их приходилось спать на стареньких, заплесневелых матрасах, а вода в отеле включена еще не была. За недели до начала фестиваля рядом с фермой Макса Ясгура образовался палаточный городок. С каждым днем он разрастался и люди из команды Вудстока не покладая рук устанавливали в нем туалеты и подводили воду. Впрочем, тысячи стекавшихся в Бетел людей не обращали на трудности никакого внимания. Большая их часть была счастлива уже тем, что попала сюда.