Эллиот Тайбер - Взятие Вудстока

Руки у меня задрожали. Я поднял глаза на людей, набившихся в закусочную, и какой-то мужчина, точно он только этого и ждал, гневно заорал:

— Это твоих рук дело, Тейхберг! Кому здесь нужны гребанные наркоманы и извращенцы? Ну так мы тебе покажем! Будь спокоен, скоро от твоего отеля ни хрена не останется!

И сразу же в закусочной поднялся шум и крик. На меня дождем посыпались гневные проклятия и угрозы. Впрочем, небольшое число людей пыталось меня защитить. Несколько, готов признать это, испуганный, я снова уткнулся в газету, почти отключившись от стоявшего вокруг шума и гама, и вдруг сообразил, что заварил самую большую в моей жизни кашу, а все прочее — включая и эту истерическую толпу — просто хор из античной трагедии.

И когда я понял это, на меня снизошло подобие нирваны. Не ощущая и тени страха, я заплатил за сэндвич и направился к «бьюику», а толпа хулителей и защитников двинулась, окружив меня, как если бы я был оком некоего тайфуна, следом. Одни жалобно стенали, другие грозились меня убить.

— Еврейский выродок! Думаешь, мы будем сидеть сложа руки и смотреть, как ты губишь наш город? Мы выставим отсюда и тебя, и твоих грязных хиппи еще до того, как это случится.

Впрочем, воплощением дьявола я представлялся не всем. Бок о бок со мной шла Эстер Миллер, женщина семидесяти — а может, и девяноста, я никогда не мог сказать точно, — лет. Беловолосая и морщинистая, Эстер владела стоявшим на городской площади отелем-развалюхой в тридцать комнат, из которых ей каждый сезон удавалось сдавать лишь три-четыре. Теперь она взяла меня за руку, а после и обняла:

— Сегодня утром, Эллиот, у меня разобрали вперед все комнаты. Спасибо. Это твоя заслуга. — Сказав это, она повернулась к толпе и закричала. — По-вашему, он губит город? Да Эллиот просто спас нас всех, идиоты!

А следом и Эл Хикс, владелец местного бакалейного магазина, пожал мне руку, сказав:

— Это первая удача, какая выпала нам за пятьдесят лет.

Впрочем, на хулителей моих все это большого впечатления не произвело.

— Ты хоть знаешь, что сделают с нашим городом город пятьдесят тысяч хиппи? — орал кто-то из них. — Они его с землей сравняют. Это ж наркоманы — днем они буду грабить нас, а ночью коров насиловать.

Я открыл дверцу «бьюика», уселся за руль, а толпа продолжала орать мне в спину. Кое-кто даже колотил кулаками по стеклам машины. И многие повторяли:

— Мы еще покажем и тебе, и твоим сумасшедшим родителям! Ты слышишь нас, Тейхберг? Слышишь?

Это был хороший вопрос. Какая-то часть моего сознания с опаской регистрировала все происходившее, но другая тешила себя буйными фантазиями. Наконец-то, после более чем десяти лет надежд, они начинали осуществляться. Я жил в туристском городе, который не посещался туристами, да их сюда и заманить-то было нечем. Единственная претензия Бетела на место в истории состояла в том, что он был кладбищем мафиози. В 1920-х боссы мафии, приканчивая где-нибудь в Куинсе или Бруклине прежнего коллегу, совершали двухчасовую поездку по скоростной магистрали штата Нью-Йорк и зарывали труп в Уайт-Лейке, где его никто уже и никогда отыскать не мог. Это был город, в который и живые, и мертвые приезжали затем, чтобы исчезнуть навсегда. Теперь же его предстояло возвратить к жизни самому большому, какое когда-либо видел мир, сборищу людей.

А кроме того, я смутно сознавал, что, позвонив Майку Лангу и приведя фестиваль в Бетел, я переступил через границы, очерченные для моей натуры. И занял вдруг место куда более приметное, чем то, к какому я привык. Да, я проводил музыкальные фестивали, однако они особого внимания к себе не привлекали — собственно, не привлекали никакого, оставаясь словно бы невидимками. Люди, которые делали нечто значительное — Марк Ротко, Теннесси Уильямс, Трумен Капоте, — принадлежали к другой вселенной. Я не был им ровней. Так что же изменилось ? — гадал я. Стал ли для меня толчком «Стоунволл»? То, что я открыто проявил себя на новом для меня, более глубоком уровне — на уровне моего гнева и мужества? В дни восстания я определенно не считал нужным таиться от всех. И быть может, это подействовало на меня сильнее, чем я полагал.

Конечно, я питал сомнения, и не такие уж и бессознательные. Возвращаясь в мотель и понемногу приходя в себя, я начал понимать весь масштаб случившегося в закусочной. Возможно, те люди были правы. Не исключено, что все может закончиться очень плохо. Толпы в пятьдесят тысяч человек Уайт-Лейк ни разу еще не видал. При таком скоплении людей без осложнений не обойтись. И что может произойти, если людьми этими вдруг овладеет паника?

По счастью, у самого меня времени на панику не было. Едва въехав на «бьюике» в наш двор, я понял, что точку возврата мы миновали. Парковка его была забита грузовиками, лимузинами, тягачами с прицепами — и машины эти все прибывали. Майк Ланг вызвал свою армию и теперь она нагрянула сюда во всей ее силе. Одно только число стоявших на парковке легковушек и грузовиков привело меня в восторг, смешанный с легким испугом. Заполненной наша парковка никогда не бывала, а теперь — вот вам, пожалуйста. И на меня ниспало с небес, точно большой мешок с цементом, откровение: Эта штука живет собственной жизнью, и мощи в ней столько, что контролировать ее я не смогу .

А затем мне явилось видение чистой отваги и ликования. В центре парковки стоял посреди дикого хаоса мой папа — стоял, точно бесстрашный матадор, направляя машины в разные части наших владений. Его большие ладони, ладони кровельщика, указывали то в одну сторону, то в другую. Он руководил скрипучими грузовиками и фешенебельными легковушками так, точно они были его работниками. Одетый в обычный свой вечно заляпанный смолой комбинезон и рубашку с короткими рукавами, не скрывавшими его могучих рук, он казался квинтэссенцией простого работяги, который внезапно стал королем. И я видел — папа испытывает наслаждение. Прожив жизнь, состоявшую из разочарований и неудач, он остался готовым к большому делу, а какие оно может сулить неприятности — на это ему явно было наплевать.

Это был его праздник — возможно, последний, подумал я, вспомнив о неладах с папиным здоровьем. И ему хватило отваги пойти навстречу этому празднику как то подобает мужчине.

В нашей конторе мама с апломбом актрисы-неудачницы, наконец-то выпущенной на сцену, разговаривала по телефону. Звонки от людей, желавших заказать комнату, поступали непрерывно. Мама заполняла регистрационные бланки, до сей поры валявшиеся у нас без всякого дела. И тем временем отвечала на вопросы в ее хорошо знакомой мне манере.

— Дорогуша, мы в кредитных карточках ничего не понимаем… Мы не резервируем комнаты, в которых нет кондиционеров… В одних комнатах вода есть, в других нет… Послушайте, дорогуша, у меня нет времени на разговоры… Вы приезжаете, мы находим для вас место, э?… Нет, чеков не присылайте. Пришлите наличные. Сколько? Пришлите две сотни и мы что-нибудь придумаем.