Митчел Уилсон - Встреча на далеком меридиане

Сначала они спорили вежливо, потом ожесточенно, но у обоих было досадное ощущение, что они не столько расходятся во взглядах, сколько просто не понимают друг друга. То и дело им приходилось заглядывать в словарь. Даже в буфет они отправились со словарем. Наконец после еще одной попытки все вдруг стало ясно, стенка между ними рухнула, и Панин понял, о чем говорит Ник.

— Но мы же интегрируем, — сказал он, изумляясь тому, что недоразумение оказалось таким пустячным. — Только потом.

— Потом — нельзя, — настаивал Ник. — Только здесь, и нигде больше. Иначе получится интеграл Ла-Фосса.

— Ну и что же?

— Но он неразрешим. Я знаю. Я проверил это несколько лет назад.

Панин тревожно глядел на него и молчал. Затем нахмурился, словно убедившись, что они опять не понимают друг друга.

— Посмотрим, что скажет Гончаров, — сказал он. — Дело настолько важное, что придется побеспокоить его в Дубне.

Он взял телефонную трубку и, пока его соединяли с Дубной, не смотрел на Ника. Он быстро заговорил по-русски, потом повернулся к Нику, но, прежде чем он успел объяснить ему, в чем дело, Ник понял, что Гончаров уже уехал и сейчас где-то на пути в Москву.

Панин задумчиво положил трубку и постоял, не снимая с нее руки.

— Вы хотите сказать, — медленно произнес он, — что вы нашли ошибку в вашем ла-фоссовском методе и это еще не было опубликовано, или вы хотите сказать, что еще не видели, как мы делаем это?

На сей раз озадачен был Ник.

— Право, не понимаю, о чем вы. Я хочу сказать только одно: я еще не уверен, что в этом месте ход ваших вычислений был правилен.

Панин посмотрел на Ника так, словно не верил, что он говорит всерьез.

— Вы, конечно, шутите!

— Нисколько.

— Это невероятно! Ну хорошо. Пойдемте в механическую мастерскую. Наш интегратор сейчас разбирают для ремонта, но вы, конечно, сможете его узнать.

Люди, работавшие в механической мастерской, мельком взглядывали на него, здоровались кивком или улыбкой, но прежней неловкости от присутствия Ника уже не чувствовалось. Тотчас же в мастерскую торопливо, словно по инерции после быстрой езды, вошел Гончаров. Несмотря на улыбку, он казался озабоченным.

— Я показываю доктору Реннету вот это, — объяснил Панин, останавливаясь у стола, на котором поблескивало серебро и пластмасса. Ник увидел неглубокий четырехугольный лоток из прозрачной пластмассы длиною в ярд и шириной в два фута. Дно его было разлиновано, как шахматная доска, на определенных пересечениях линий торчали вверх тонкие проволоки, и весь прибор напоминал огромную щетку для волос. Проволоки через герметически запечатанные отверстия проходили сквозь дно, образуя внизу беспорядочный пучок электродов.

— Вот как мы решаем интеграл Ла-Фосса, — продолжал Панин нарочито безразличным тоном, как бы не сомневаясь, что факты говорят сами за себя. — Это сделанная у нас реннетовская панель.

Ник ничего не ответил. Он смотрел на прибор, и воспоминания проступали в нем медленно, точно краска на лице. На него нахлынуло сперва смущение, потом грусть и наконец неясная радость.

— Он даже не помнит! — торжественно объявил Гончарову Панин.

— Боже мой! — выговорил наконец Ник и беспомощно пожал плечами. Верно, я совсем забыл.

Гончаров испытующе взглянул на него и покачал головой.

— Смотрите! — сказал он, протягивая Нику спецификацию, в которой подробно указывалось, что нужно исправить. К русской инструкции была приколота страничка английского текста с чертежом. Ник сразу же узнал типографский шрифт — это была страничка из журнала «Новые научные приборы» издания Американского физического общества. Он взглянул на верхние поля странички — там стояла дата выпуска: 7 августа 1951 года. Напечатанное жирным шрифтом заглавие гласило: «Д-р Н.Реннет — Применение электролитического интеграла для решения интегральной функции Ла-Фосса».

Это была мимолетная идея, осенившая его как-то в летний день, — и не больше того. Прибор и метод возникли в его воображении так отчетливо, что он меньше чем за десять минут набросал чертеж с предполагаемыми размерами и за двадцать — продиктовал его описание и метод использования. Помнится, он прочел то, что надиктовал, заменил два-три слова более точными и отправил в журнал, — а вдруг кто-нибудь, где-нибудь, когда-нибудь заинтересуется этой штукой и испробует ее? Сам же он, испытав минутное удовольствие, потом уже не имел ни времени, ни надобности, ни охоты развивать свою идею дальше. Он забыл о ней прежде, чем появилась публикация; заглянув в журнал, вспомнил, улыбнулся и опять забыл так основательно, что сейчас, годы спустя, увидев ее как некую реальность, как работающий прибор, он был просто потрясен. Он легонько тронул интегратор рукой, потом чуть приподнял его, смутно ожидая, что прикосновение к нему будет странным и удивительным.

— И вы в самом деле называете его панелью Реннета?

— Конечно, — сказал Гончаров. — А как его называют в Америке?

— Никак, — ответил Ник. — Насколько мне известно, никто не пробовал его сконструировать. — Он опустил интегратор на стол. — И эта штука действительно работает? — спросил он с оттенком грусти.

— Точно так, как вы и предсказывали. Конечно, при вашем собственном приборе такой интегратор не нужен, — добавил Гончаров, — но мы пользуемся им уже несколько лет. Должен вам сказать, это просто невероятно, что вы забыли о такой блестящей идее.

Ник покачал головой.

— А я был так уверен, что поймал вас на ошибке!

Гончаров слегка усмехнулся; ситуация сама по себе была настолько забавна, что острить по поводу нее уже не стоило. Поэтому он ограничился словами:

— Если ошибка и была, вы ее исправили за нас несколько лет назад. И это единственный возможный просчет, который вы обнаружили в нашей работе?

— Да, пока что, — упрямо ответил Ник. — Но я не намерен отступать. Это сопряжено с чем-то гораздо более важным, чем ваш эксперимент.

Гончаров бросил на Ника острый взгляд, затем они вернулись в его кабинет. Панин куда-то ушел.

— Вы уже не впервые делаете такой намек, — спокойно сказал Гончаров, закрывая дверь. — И ни разу не высказались более определенно, что же вы, собственно, имеете в виду?

— Это трудно определить точно, — медленно произнес Ник.

— Однако еще до того, как мы начали работать, — сказал Гончаров, — я спросил, есть ли у вас тут какие-либо другие интересы, и вы ответили только эксперимент. Вы помните этот разговор?

— Помню, — отозвался Ник. — И я сказал вам правду.

— Но есть и еще что-то, — настаивал Гончаров. — Порою это бывает очень заметно.

— Это нечто сугубо личное, — сказал Ник. — Быть может, дело просто в гордости. Но ведь гордость, — добавил он, — это костяк души.