Митчел Уилсон - Встреча на далеком меридиане

— Я стараюсь припомнить, как это было, — медленно произнес Ник. Должен сказать, когда это приняло определенную форму, все оказалось так просто, что мне стало смешно. Я громко хохотал. Эта выдумка доставила мне такое же удовольствие, как и другие.

— Вы хотите сказать, что у вас есть и другие статьи о темах для исследований, которыми вы не удосужились заняться?

— Они разбросаны по разным журналам, — признался Ник, не зная, как сказать ей, что ему больно и трудно продолжать этот разговор. — Я всего и не помню.

— Но ведь это расточительство! — воскликнула Валя. — Мне кажется, в более организованном обществе, чем ваше…

— Погодите-ка минутку, — засмеялся Ник, обрадовавшись, что разговор уже идет не о нем. — Неужели мы сейчас примемся сравнивать два социальных строя?

— А почему бы нет?

— Потому, что прежде, чем вы деликатно посадите меня в галошу, разрешите вам напомнить: хотя эффект Черенкова был открыт здесь, практическое применение для него было найдено в одной американской лаборатории десять лет спустя. Так что мы квиты.

Валя засмеялась.

— Ладно, тогда согласимся на том, что мы многому можем поучиться друг у друга.

— Возможно, но я бы сказал иначе, — не сдавался Ник. — Все мы физики, и все — коллеги, и если американец даст идею, которая будет разработана датчанином, а результаты этой разработки разовьет англичанин, потом русский поднимет их до степени обобщения и, наконец, итальянец применит на практике, то французские, голландские, индийские, китайские, мексиканские и бразильские физики будут иметь такое же право гордиться новым открытием, как если бы работали над ним сами. Оно принадлежит всем.

— Пожалуй, так лучше, — согласилась Валя. — И все-таки хотела бы я иметь столько идей, чтобы невозможно было работать над ними самой. Раздавать и направо и налево, — восторженно сказала она. — Обладать таким изобретательным умом!

Ник ничего не ответил, он решил ни за что не возвращаться к тягостному для него разговору. Лучше помолчать. Они шли, пока пустынные пространства не сменились освещенными жилыми домами и неоновыми витринами новой Москвы, которую он мельком видел в день приезда. Перед ними ярко горели уходившие чуть вверх огни Ломоносовского проспекта и темным силуэтом выделялась фигура человека, который шел впереди с непокрытой головой, подняв воротник пальто и сунув руки в карманы. Валя, видимо, узнав его, удивленно засмеялась и, взяв Ника под руку, повлекла его вперед.

— Надо догнать его, — сказала она. — Непременно. Гриша! Гриша!

Человек обернулся, на свету блеснули стекла очков. Они подошли ближе, он остановился. Это был худощавый юноша лет двадцати двух, с тонким нервным лицом и немножко пугливым от застенчивости взглядом. При виде Вали он робко и ласково улыбнулся. Она была на полголовы выше его и смотрела на него с беспокойной нежностью, которая не была ни кокетливой, ни материнской, ни сестринской, — словом, Ник не видел в ней никаких знакомых оттенков, которые определяют отношение девушки к молодому человеку.

— Это Гриша, — сказала она, окидывая его несколько придирчивым взглядом, словно проверяя, не оторвана ли у него где-нибудь пуговица и не съехал ли на сторону галстук. — Григорий Андреевич Антонов, мой, так сказать, подопечный, я за него отвечаю…

— Ничего подобного, — возразил юноша и, улыбнувшись Нику, протянул ему руку. — Рад познакомиться с вами, доктор Реннет. Я…

— Я за него отвечаю, — повторила Валя, будто и не слыша возражений. Гриша хороший мальчик, хороший товарищ и блестящий физик, но физик, я вижу, совсем замерзший. Почему ты в летнем пальто? Тебе же холодно!

— Мне не холодно.

— Нет, холодно. Я же вижу. Гриша один из тех, кто работает с вашим интегратором, доктор Реннет. — Повернувшись к Нику, она не без гордости улыбнулась. — По Гришиному предложению он был изменен.

— Пустяковые переделки, — смущенно возразил юноша.

Валя взяла его под руку, и он зашагал с ними к ярко освещенной улице.

— Нет, не пустяковые, — настойчиво сказала она. — Ты же сам знаешь. Он действительно очень способный физик. Вся наша институтская молодежь гордится им, и мы считаем, что он непременно будет академиком, поэтому мы о нем так заботимся. — Она продолжала весело болтать с Гришей и о Грише; она ласково подтрунивала над ним, хвалила его, добродушно бранила, и все это с какой-то особенной теплотой, но с какой — Ник не мог определить, пока ему вдруг не пришло в голову слово, которого он никогда в жизни не употреблял: товарищеской . Он даже вздрогнул от неожиданности, припомнив это знакомое слово, и удивленно подумал: «Значит, у них действительно есть такие отношения!» Что-то тесно связывало их друг с другом и с прочими это и было то братство людей, о существовании которого Ник знал только понаслышке. Он опять стал чужим и посторонним, так как, сами того не подозревая, они наглухо отгородились от него. У ярко освещенного перекрестка юноша помахал им на прощание рукой и перешел на другую сторону улицы.

— Я провожу вас до автобуса, — сказала Валя. — А потом побегу дальше.

Но автобус опять ушел прежде, чем они успели дойти до остановки. Валя, откинув голову, рассмеялась.

— Тогда вы проводите меня, — сказала он. — Мне недалеко. Вы успеете вернуться, пока подойдет следующий автобус. Ручаюсь. Идемте, — продолжала она. — Такой чудесный вечер, посмотрите, как весело люди торопятся домой…

Она взяла его под руку и пошла, сразу приладившись его шагу, будто они ходили вместе уже много лет.

Ник то и дело поглядывал на нее сбоку, бессознательно любуясь гладкостью ее бледных щек, игрой ресниц, изгибом ее подвижных губ.

— Больше всего люблю этот час, — говорила она. — Рабочий день окончен. Он прошел удачно. Завтра предстоят новые дела, но сейчас впереди целый вечер: разговоры, шутки, ужин, смех, быть может, немножко хорошей музыки и, быть может, какой-нибудь очень забавный или очень интересный человек. Неожиданно улыбнувшись, она повернулась к нему. — У вас тоже такое ощущение?

— Мне передается ваше ощущение, — улыбнулся Ник. — Но если вы мне позавидовали недавно, то сейчас я больше чем завидую вам.

— Почему? Что вы будете делать вечером?

— Право, не знаю, — искренне ответил он.

— Разве вы не ждете ничего приятного?

— Нет, жду, — честно сказал Ник. — Только не знаю, как это все обернется.

— О, смотрите! — порывисто воскликнула она по-русски. Ник обернулся и еле успел увидеть машину Гончарова, сворачивавшую за угол вдоль обочины тротуара, на котором стояли они с Валей. На мгновение глаза Ника и Гончарова встретились, но машина прошла не останавливаясь, и Гончаров уже глядел прямо перед собой; лицо его было строго и задумчиво.