Евгений Ройзман - Невыдуманные рассказы

Она разбудила дочку, нарядила ее и заплела в косички голубые бантики. Чудное получилось платье! Дочка очень радовалась.

Она заторопилась отвести дочку в садик, потому что ей тоже надо было на работу.

Муж, выходя из дому вместе с ними, вдруг сказал:

— А! Премию-то дали! Вот, возьми…

Она посмотрела на него:

— Ты что?

А он растерялся и говорит:

— Я хотел, чтобы ты сильнее обрадовалась…

Гонка для нас трудная получилась. Плохо проехали квалификацию и уже на старте собственно гонки проигрывали основным конкурентам по двенадцать часов. Мы в общем-то изначально знали, что у нас шансов никаких. Но поехали все равно, изо всей силы. И многих догнали в первом же тяжелом болоте.

Картинка та еще. Под ногами колышется. Машины ползут по капот в вонючей торфяной жиже. На разные голоса визжат бензопилы. Впрямую тянуться невозможно, только через блок. Умный Эйсмонд пошел через лес и отыграл на этом болоте у нас сорок минут. А тут еще Вова у меня, расчищая дорогу бензопилой, одним легким движением перепилил два лебедочных троса. И вообще у меня мысль была, что мы в этом болоте останемся надолго.

Смеркается, мне в воскресенье вечером надо быть в Москве, как выбираться, непонятно. Как-то по миллиметру, по миллиметру дошли до КП. По регламенту ты берешься одной рукой за капот, а другой — за номер КП. Штурман должен тебя сфотографировать, иначе КП не засчитывается. Вова умудрился меня сфотографировать без каски. А мы уже ушли с этого КП, я вдруг вспомнил, что был без каски, и осторожно Вове об этом сказал. А нахождение без каски — сразу же дисквалификация. И мы вынуждены были задним ходом возвращаться на это КП и снова фотографироваться и пропустили Эйсмонда вперед. Он радостно помчался. Мы его догнали в следующем болоте, все оценили и аккуратно прошли краем, спросив из вежливости, не надо ли чем помочь.

На следующем болоте обнаружили, что перед нами прошли всего две машины. Копылов и Лаптев. В общем-то основные наши конкуренты (у которых мы уже давно ничего не выигрываем).

Спустили колеса в ноль. Полностью разгрузили машину. Вова пошел вперед, я выкрутил газ, вылез из-за руля и шел сбоку, подталкивая и подруливая. Прошли удачно, вышли к судейскому пункту. Ночь, фары горят. Отсечка времени. Я взял у девчонок на судейском столике четыре сухаря с изюмом. Вкусные такие. А Вова их положил за доску приборов. Стартанули. Ровно через сто метров перевернулись. Причем, как обычно, на Вовину сторону. Упали в яму, оставшуюся от торфоразработок. Лежим на затылках.

— Какие мысли? — спрашиваю?

Вова говорит:

— Хорошо, что в яме воды нет.

Еле выбрались. Собрались все. Судьи, контролеры, парни на квадриках. Двумя лебедками встали на колеса и поехали дальше. Все бы нормально, но сухари с изюмом, которые лежали на панели, попадали и смешались с грязью. И вот из-за этих сухарей я очень расстроился.

Уже рассвело. Вылетаем к какому-то кордону. Смотрим — костер, там оператор с камерой.

Вова говорит:

— Не к добру здесь киношники.

И вправду. Через реку — разрушенный мост, а над мостом — два бревна. И оператор уже налаживается снимать.

Вова спрашивает:

— И что, мы едем? Может, объезд поищем?

Смотрим — следы на бревнах. Вроде перед нами прошел Копылов. Бревна качаются, пружинят.

Я говорю:

— Вова, давай попробуем.

Вова говорит:

— Мы, конечно, можем попробовать, но ты должен понимать, что если мы сейчас сорвемся, то это не только конец гонки, это конец машины.

Аккуратно выставился. Закатился на бревна. У одного бревна подпорка есть, и оно точно никуда не тронется и не укатится, а второе «дышит».

Вова ушел вперед, показывал направление колес. И мы аккуратно, аккуратно по этим бревнам проехали.

Договорились по дороге, что в 12 часов будем выходить из гонки, где бы мы ни были. Потому что опоздание на финиш обнуляет все, что ты насобирал. К тому же мне нужно было вечером улетать в Москву. И потом, мы уже не спали больше суток, у нас отказала передняя лебедка, оборвались шланги блокировок, да мне еще какая-то ветка попала по глазу. Я уже не здорово видел, куда ехать.

Закрытие финиша в 4 часа. В 12 мы вышли из гонки и помчались искать финиш. Выскочили на грунтовку, стоят мужики-охотники. Спрашиваем:

— Мужики, есть какая-то дорога на Лосиный?

Они посмотрели на нас придирчиво:

— Можно пройти двенадцать километров по прямой, но там дорога плохая, вы не проедете. Там мужики еле-еле на уазиках пробираются.

Вот думаю, жертва рекламы…

Приехали на финиш. Я собрался — мне надо было улетать. А Вова дождался, позвонил мне. Выяснилось, что мы — вторые и нам подарили замечательный спортивный домкрат (свой мы утопили в болоте).

Это был первый этап чемпионата Евразии, второй этап будет 72-часовая гонка «Вепский лес» в сентябре. Но времени и возможности участвовать у нас уже не будет.

В конце 80-х годов у нас на Ленина, 11, в старом здании Станции вольных почт, открылась выставка неформальных художников. Все придумал Витя Махотин. Это был глоток свободы. Жители города очень любили выставку. Люди шли каждый день. А мы оттуда вообще не вылезали. Я еще тогда стихи писал. Там я впервые увидел картины Алексея Языкова «Азия» и «Пастухи».

Увидел и обомлел. За «Пастухов» была назначена цена тысяча рублей! В то время я вообще не знал, что в природе существуют такие деньги. (Как оказалось позднее, автор тоже не знал, и никакой разницы — тысяча или десять тысяч — для него не существовало.) Тем не менее я решил эту картину купить. Насобирал денег, пришел к Вите Махотину, а он, потупив глаза, скорбно мне сообщил, что картину уже купили. «Ты делаешь мне больно», — сказал я Вите. «Еще бы», — ответил он.

Языкова я искал семь лет. За эти годы я ни разу не встретил человека, который бы мне сказал: «Я знаком с Языковым и знаю, где он живет». Найти его помог опять же Витя.

Алексей занимал маленькую комнату в коммуналке на окраине города. Мы приехали к нему на ЖБИ с Витей и Костей Патрушевым. С нами была одна легкомысленная девица с большой грудью. Витю она очень вдохновляла.

В своей маленькой чистой комнатке Алексей показал нам сотни фотографий и эскизов, но добавил, что картин у него не больше пятнадцати. Мы спросили, почему так мало. И он честно ответил, что на одну большую картину у него уходит не меньше года. Я был несказанно рад узнать, что «Пастухи» не проданы, а находятся у него. Договорились, что завтра Алексей привезет нам с Костей все работы. Я боялся поверить своему счастью. Еле дождавшись, побежал на работу. Языков приехал к нам на Толмачева и привез восемь живописных работ, запросив за них двадцать тысяч долларов. Мы осторожно предложили ему пять, на что художник легко согласился. «Пастухов» я сразу же забрал себе, остальные работы мы с Костей разделили. Разделили удивительно, потому что до сих пор завидуем друг другу.