Ирина Ратушинская - Одесситы

К антракту у детей горели щеки, и они благодарно и добросовестно отхлопывали ладошки, наслаждаясь участием в аплодисментах. Старшие посмеивались, но и они подозрительно разрумянились.

— Смотри! Дядя Сергей! — обрадовалась Зина, и Павел действительно увидал Сергея, идущего по походу партера с двумя господами.

— А это кто с ним, Павлик, ты не знаешь?

Ну, такого вопроса можно было ожидать только от девчонки! Чуть не прогибая пол, рядом с дядей шел всей Одессе, а, возможно, и всему миру известный борец Иван Заикин, который к тому же, единственный изо всех борцов, обучился летать на аэроплане. Лицо второго узнал Владек:

— Это же Юра Морфесси!

Да, конечно, теперь, хотя живой Юра не слишком походил на роковое лицо, изображаемое на афишах, все-таки сомневаться не приходилось. Знаменитый король цыганской песни был тут же, в театре.

— Павлик, познакомь!

Павел и Владек переглянулись. Хоть и гимназисты еще, они были знакомы со студентами своих будущих факультетов в университете и знали, что университетская молодежь имела на этого Юру Морфесси большие планы. Какой случай! Они вышли из ложи, и Максим сообразил, что всей остающейся компании, пожалуй, придется остаться без мороженого, на которое он сильно рассчитывал.

Тем временем Анна, Зина и Римма припоминали все легенды о Юре, которые ходили уже много лет по Одессе.

— Его дед был настоящий греческий пират, и где-то зарыл огромные сокровища, только потом погиб, и не успел сказать семье, где.

— Что ему сокровища! Он сам — с восьми лет певец. Полмира объездил, а в Петербурге со сцены не сходит.

— Нет, он сейчас в Москве ангажируется. Граммофонные пластинки выпустил. Говорят, он Наследнику пел, в Царском селе. А Великий князь ему покровительствует.

— Который?

— Николай Константинович, тот, что в Ташкенте.

— А-а, этот. .

— Ну все-таки!

— А это правда, что он один двух немцев побил недавно, они что-то про Россию сказали?

— Не знаю. Чепуха, наверное. Он же певец, а не бандит.

— Певцы тоже несдержанные бывают, возьми хоть Шаляпина.

— Шаляпин мужик, а Морфесси культурный, разве можно сравнивать.

Тем временем Сергей представлял страшно краснеющего Павла и Владека, который, по своему обыкновению, и не думал конфузиться, своим спутникам.

— Твои, Иван, давнишние поклонники: племянник мой и его друг. Ни одного твоего выступления не пропускали, насколько я знаю, жертвуя на билеты гимназическими завтраками. Поскольку гимназических ужинов не предусмотрено, то на твою, Юра, долю, такого их внимания не пришлось. Выступал бы ты, брат, в цирке!

— Прекрасная мысль! — засмеялся Морфесси. — Раньше мы вдвоем с Иваном поем, а потом Иван кладет меня на обе лопатки! Сборы были бы — хоть куда! Но мне очень приятно с вами познакомиться, молодые люди. Возможно, наша любовь впереди. Вы ведь, как я понимаю, на следующий год — студенты? И какие же выбрали профессии?

— Я пойду на медицинский факультет, а Павел — на физический. Он авиаконструктором намерен быть, — почтительно доложил Владек.

— Опять по твоей, Иван, части! — усмехнулся Сергей. Вот уж он сконструирует такой аппарат, который и ты не расколотишь, а то Антара на тебе разорится.

Артур Антонович Антара, хозяин и директор «одесской школы летчиков», действительно предоставил своему любимцу Заикину полную свободу в своем хозяйстве, за что и поплатился несколькими машинами, пока Заикин, к радости всей Одессы, не сделал первый круг над городом.

Мальчики были немного разочарованы рукопожатием Заикина, которое оказалось совсем не медвежьим, несмотря на размер руки, а обыкновенным вежливым. Морфесси продолжал веселиться и, узнав, что господа гимназисты оставили в ложе дам, немедленно попросил его представить. Его забавляла мысль о том, как претендующие на его внимание дамы будут весь антракт наблюдать его беседу с девочками в гимназической форме. Тем более что девочки были милые, одна просто хорошенькая, а одна, темноглазая, смотрела на него, Юру, с таким немым обожанием, на которое только гимназистки и способны.

Работая в обоих столицах, да еще гастролируя в провинции, Морфесси приезжал в Одессу ради отдыха и живой компании, и теперь они со старым другом Иваном развлекались в свое удовольствие. Иван Заикин не ударил лицом в грязь: тут же, в ложе, он предложил и без того очарованным мальчуганам по очереди постоять на его вытянутой богатырской ладони, и все трое малышей успели попробовать, прежде, чем прозвонили ко второму действию. Яков был на седьмом небе и только удивлялся, почему Римма, вместо того, чтобы тоже попроситься постоять, все смотрит на этого грека-певца, хотя и потомка пиратов, но все же обыкновенного чернявого господина, к тому же немного толстого, когда рядом — Иван Заикин!

Павел вполголоса спросил дядю, удобно ли будет обратиться к господину Морфесси с просьбой, с которой, он знал, собирались к нему студенты университета, да все не имели случая. Их затеей было поставить какой-нибудь спектакль в пользу недостаточных студентов, а уж если бы сам Морфесси взялся за это дело, успех был бы обеспечен. Сергей сказал, что это очень можно, и великодушный Морфесси пообещал прямо завтра принять делегацию студентов в Лондонской гостинице и обо всем договориться.

Римма знала, что когда влюбляются, обязательно не спят ночь. Поэтому она сразу по возвращении домой сказала матери, что устала, и забралась в постель, чтобы всласть помечтать. Из соседней комнаты доносился голос Якова, который все не мог успокоиться, пока Рахиль достоверно не узнала, какие места из книжки почему-то выбросили из спектакля, и как это жаль, что он не был подлиннее, и какой удивительный человек его новый друг Иван Заикин, и что Максим Петров пригласил его и Антося на завтра к себе, и, может быть, они пойдут в цирк в следующую субботу. Дальше пошли споры с матерью, можно ли ходить в субботу в цирк, и уже плачущим голосом Яков добивался:

— А Римме в субботу в гимназию ведь можно?

Но Римма уже не слышала, погруженная в воспоминания об этой встрече с великим Морфесси, казавшейся ей теперь судьбой. Какой у него властный взгляд, и какой голос — негромкий, а будто всю твою душу в руках держит. И как он ей поцеловал руку — так бережно, и такими горячими губами, а у нее была просто не рука, а ледышка. . Да, он с ней говорил совсем не так, как с остальными, и ее одну спросил, занимается ли она пением. Почему она раньше не подумала, что нужно заниматься пением, у нее же абсолютный слух! Дядя Моисей платит учительнице за фортепьянные уроки, наверное, он согласится взять вместо этого учителя пения! Ей четырнадцать лет — еще не поздно начать. И она ведь когда-то мечтала стать именно певицей! Когда-нибудь она станет знаменитой, и Юра Морфесси будет выступать с ней на одной сцене, и тогда поймет, что не ошибся, а предвидел в ней талант еще тогда. И они вместе. .