ЛЕВ КВИН - ЗВЕЗДЫ ЧУЖОЙ СТОРОНЫ

– Зайдешь за мной сюда.

Звякнул колокольчик над дверью. В пустом помещении тотчас же возникли двое в халатах. Один, с великолепной шевелюрой, взбитой над головой, помог мне снять шинель. Беспрестанно кланяясь и извиваясь всем своим тонким гибким телом, как червяк, посаженный на крючок, он усадил меня в кресло. Легким, едва уловимым движением провел ладонью по волосам:

– А ля фюрер? Или под фокстрот?

– Бриться.

– О! – В глазах у него на миг мелькнуло веселое удивление. – Как господину лейтенанту будет угодно.

Он быстро взбил мыльную пену и рукой стал размазывать по моим щекам. Я вздрогнул от отвращения. Рука была холодной, как лягушка.

– Почему вода не горячая?

– О! – Глаза у него округлились, и я понял, что снова влип, как тогда с единицами хозяйского сына. – Господин лейтенант употребляет при бритье горячую воду?

Отступать уже было поздно.

– Да, – бросил я небрежно, – привычка, с фронта.

– О! Господин лейтенант должен был предупредить.

Он вытер салфеткой мыльную пену с моего лица и выбежал из зала с медной чашечкой для воды.

– Господин лейтенант, вероятно, воевал в России?

Я обернулся. Второй парикмахер сидел, согнувшись, возле низенького столика со стопкой журналов и курил.

– Откуда вы знаете? – Я прикинулся удивленным.

– Горячая вода. У них там всюду так принято…

– Значит, вы тоже?

Он невесело улыбнулся:

– Мы с господином лейтенантом, можно сказать, земляки. Только мне меньше повезло. Видите?

Он поднял одну штанину. Ноги под ней не было – протез, окрашенный в розовый цвет, как кукла из папье-маше.

– Там забыл – видите, какая рассеянность. Город Россошь – знаете?.. А взамен тоже вывез привычку бриться с горячей водой. И еще очень хорошую русскую поговорку. Если бы мы знали ее раньше!

– Какую?

– Господин лейтенант понимает по-русски?

– Отдельные слова.

– Они говорят так: «На чужой каравай рта не разевай», – произнес он на ломаном русском языке.

– А что это значит? – опросил я.

– «В закрытый рот муха не залетит». – Он покосился на меня. – Или что-то подобное.

– Чем вам она так понравилась?

– При переводе многое теряется, – усмехнулся он. – По русски звучит гораздо лучше.

Вернулся второй парикмахер и приступил к делу. Взявшись двумя пальцами за мой нос, он сосредоточенно водил бритвой по подбородку, словно ей там действительно могло найтись серьезное дело.

Шандор появился, когда парикмахер уже кончил меня брить и с липкой настойчивостью навязывал какую-то жидкость от полысения.

Я рассчитался с ним, дал пенго на чай, и мы вышли.

– Все как будто чисто, – сказал Шандор. – Сделаем так. Сначала поднимусь я, потом, через несколько минут, – ты. Второй этаж, дверь прямо… Осторожно, там возле лифта злая собачонка. Беззубая, но взлаять может.

Он повернулся к подъезду. Я остановился возле витрины магазина, затем, обождав немного, последовал за ним.

У лифта, в будочке с большим окошком, над которым висела табличка с надписью «дворник», сидел парень в форменной фуражке фашистской молодежной организации «Левенте», совсем еще пацан. Увидев меня, выскочил из будки.

– Господин лейтенант, вы входите в дом, очищенный от евреев и их коммунистических приспешников, – громко доложил он, вытянув руки по швам.

От него здорово несло чесноком.

– Молодец! – похвалил я. – А много их было?

– Ни одного! – гаркнул он.

– Молодец!

– Выдержка! – ответил он нилашистским приветствием, вскинув правую руку.

Я прошел мимо него на лестницу – лифт не действовал.

В Венгрии нижний этаж называется фельдсинт – партер. Потом идет бельэтаж, или, как его часто называют, полуэтаж, а уж затем только начинается порядковый счет. Таким образом, второй этаж – по-нашему четвертый.

На площадке, почти незаметный в полумраке, меня ждал Шандор.

– Почему не зашел? – спросил я шепотом, чтобы не услышал тот, внизу.

– А вдруг ловушка?

Мы наскоро условились, как действовать, и он нажал кнопку звонка. В глубине квартиры послышались легкие женские шаги. Они приблизились к двери и затихли.

– Кто там?

– От господина Лайоша Варна, – негромко ответил Шандор.

Звякнула цепочка, повернулся ключ в замке. Мы увидели маленького роста хрупкую женщину, не старую еще, но с совершенно седыми, словно густо напудренными волосами. Черные, очень живые глаза настороженно взглянули на Шандора – меня она не заметила, я стоял в тени, чуть в стороне от двери.

– Вы от господина Варна?

– Да.

– Ко мне?

– Если вы Эндрене Алмади.

– Слушаю вас. – Она стояла на пороге, загораживая дверь.

– Здесь, на лестнице?

– Видите ли… – Она замялась. – Я вас совсем не знаю.

– Тетя Эржи!

Она замерла, пристально вглядываясь в лицо Шандора, и вдруг вскрикнула:

– Шаника! Ты?.. Господи! – она кинулась ему на шею. – Шаника! Шаника! Ну как же я тебя не узнала!

– Десять лет, тетя Эржи.

– Десять?.. Да, боже мой, уже десять!.. Дай я на тебя хоть взгляну.

Она повела его в глубь длинной, освещенной яркой электрической лампой, передней. Я негромко кашлянул. Кажется, Шандор, увлеченный встречей, совсем забыл обо мне.

Он тотчас же вернулся к двери.

– Мой товарищ, тетя Эржи, – представил он меня. – Тоже Шандор.

– Очень приятно. – В ее черных глазах мелькнуло смятение. Ее, очевидно, испугала моя форма. – В грозный час опасности доблестные гонведы – желанные гости в каждом доме.

Шандор рассмеялся:

– Он наш, не пугайтесь.

– Ах так! – Она, смущенно улыбаясь, словно извиняясь за свой испуг, пожала мне руку. – Сейчас все перепуталось. Не знаешь, кого бояться, а кого нет… Вчера вот зашел ко мне один бывший знакомый. Как он меня разыскал, непонятно – и я уже не знаю, сколько квартир сменила. Был раньше социал-демократом.

Такой идейный, левые фразы: революция, восстание, пролетарский долг… А теперь нилашист. И представьте себе: тоже идейный! И тоже фразы, только теперь все наоборот: красная чума, борьба до последнего патрона, коммунистов и социалистов на фонарь…

– Тетя Эржи, вы сделали, о чем наши просили? – остановил ее Шандор.

– Ох, что же мы здесь стоим, в коридоре! – спохватилась она. – Пойдемте.

Она повела нас через всю квартиру. Мы шли впереди, она сзади, щелкая выключателями. Окна были затемнены, всюду горело электричество.

В комнатах пахло нежилым. Мебель зачехлена, даже на картинах и люстрах льняные чехлы.

– Да, они уехали, мои хозяева, – пояснила тетя Эржи, заметив наши удивленные взгляды. – У них прекрасная дача на Балатоне, решили там переждать, А мне за то, что я здесь все охраняю, наполовину снизили квартирную плату… Ну, где они еще найдут такого дешевого сторожа?

Наконец, мы оказались в небольшой комнате без светомаскировки на окнах. В лицо дохнуло теплом: в углу топилась небольшая кафельная печурка.