Владимир Мальцев - О том, что сильнее нас

– Нет. Я была по делам на «Филёвском парке». Знаешь — думала, что сейчас встречу тебя, проезжающего мимо.

Ленка явно выстраивала всё, чтобы сорваться. Она, похоже, обзвонила всех общих знакомых, с кем есть контакт с обеих сторон (один случай знаю точно, остальные предполагаю), и дала им прочитать новеллу. Не прокомментировав ничего. На вопросы, нужна ли помощь, отвечала, что нет. Готовила круг общения к тому, что если сможет сорваться, то чтобы все знали, почему, и уже тогда — помогли. А в Новый год — она исчезла.

И обозначилась опять только дня через три-четыре. Обещая через несколько дней позвонить. Несколько дней прошло — снова спросил. То же самое. Прошла неделя, прошла вторая…

В общем и целом было понятно, что раз подобная задержка – значит, опять мимо. Но на всякий случай — заготовил путь, по которому Ленку эвакуировать, если что. Можно смеяться, но я нашёл несуществующее в природе явление — подмосковную конно-спортивную базу, на которой работают только хорошие и весьма интеллигентные люди, нет обычной для подобных мест обстановки мерзости, продажности и подлости, а хозяйка базы так и вообще исключительно милая дама Ленкиного возраста, чемпионка по каким-то из видов конного спорта, она же энтузиаст-фотограф, любительница путешествий и природы, меломан… Кстати, через выставку и нашёл. Поговорил в лоб, заручился согласием, если что – Ленку там можно поселить на неопределённый срок, чтобы опекали, работой обеспечивали… Изюминка затеи (я вообще человек с несколько обострённой этикой) — в том, что и мне туда ходу не было. Аллергия мощностью в четыре креста — штука страшная, а на лошадей у меня именно такая.

Наконец, позвонила. Толковали, наверное, часа полтора. На первый взгляд ничего странного не обнаружилось, хотя печального и грустного — много. Во-первых, зашкаливающий за все мыслимые пределы акцент на наркотики. С самого начала разговора, в котором идея встретиться была отвергнута с мотивировкой, что пока напрочь не откажусь от мысли, что всё происшедшее и происходящее хоть как-то с ними связано, — встречаться нет смысла. Дальше по разговору Ленка ещё пять или шесть раз сворачивала в эту же сторону. Вторая тема, на которую Ленка сворачивала раз за разом, — матушка. Чуть ли не десяток попыток по всем пунктам, чтобы её выгородить. По тем же пунктам, которые в письме бросались в глаза, очень чётко показывая проблемность обстановки, и при этом видно было, что идут они от души, — полное молчание. Устраиваю допрос с пристрастием — подтверждение каждый раз находится, но вытаскивать его приходится каждый раз из самой глуби. Но подтверждение — самого факта, не более. Никаких идей, никаких желаний. Да, одно не получается, другое, третье тоже, ну и что? Периодически — агрессия, но тоже подавленная. Попробовал свернуть на музыку. Как-никак единственное, чем она в письме похвасталась — это что нашла, наконец, своё призвание, теперь учит музыке детей. Да и по телефону, когда звонил в начале выставки, успела похвастаться, что теперь — музыка и только музыка, так что практически от инструмента не отходит. В общем, спросил о музыке. Ответ был неожиданным:

– Музыка? Знаешь, я на той неделе сходила в консерваторию. А потом три часа рыдала в голос. В музыке из меня тоже ничего не получилось.

Удивило не то, что она вдруг начала выгораживать своего Мишу, а удивило — как. Я уже потом понял, что разговор как бы распадался на две струи. Одну струю составляли темы подготовленные. Ленка вдруг прошлась по всем пунктам новеллы, где была приведена фактура. И везде от неё поступала не просто ложь. Поступала ложь махровая, напрочь пересыпанная противоречиями. Ленка обычно следит за логикой — а здесь логики не было. Десять взаимоисключающих утверждений подряд, каждое лживо, каждое в вопиющем противоречии с двумя соседними. А второй струёй были ответы на те мои вопросы, которых не ожидалось. В целом примерно вот так:

– Нет, Миша не лжив. И в своих резюме он всегда писал только правду: он и учился в куче мест, и работал и тут и там, и интересов у него была масса.

– Так ведь я проверил то-то и то-то…

– Знаешь, а что, человек, когда ищет работу, в своих резюме должен правду и только правду писать? Нет, конечно. Так его никто не возьмёт. Ты же видел и объявления, по которым мне работу искали, там тоже нет ни единого слова правды, всё, что там написано о моём образовании и опыте, — чистая ложь. Иначе — не было бы у меня учеников.

– И тогда, когда он спрашивал тебя по телефону, назвавшись кучей разных имён и приведя кучу версий, кто он такой, — тоже правда была?

– У него были основания…

– И то, что подл, неправда? Это не он анонимно писал те кляузы на редакторов?

– Он. Но мы их вместе писали. Я знаю, у него были основания.

– М-дя. Может быть, скажешь ещё и что не трус?

– Трус. Но ему и это простительно. У него отец был алкоголиком, причём буйным алкоголиком, он испортил Мише всю жизнь. Да, кстати, он Мише никогда и ни в чём не помогал. Это — обоснование и извинение для того, чтобы человек вырос трусом.

– Интересно получается. Мы только что прошлись по всем пунктам — и получается, что всё же лгун, трус и подлец. Так?

– Так. Ну и что? Но у него есть и достоинства.

– Какие? Стихи?

– Ну да, пишет какие-то стихи, в которых нет ни смысла, ни размера. Но графомания — не самый страшный порок.

– Фотограф, что ли, хороший?

– О фотографии он не имеет ни малейшего представления.

– Журналист хороший? В Нэйшнл Джиогрэфик постоянно публикуется?

– Да нет, журналист он плохой. Но с Нэйшнл Джиогрэфик — хочешь смейся, хочешь нет, но у нас одну статью взяли, хотя уже второй год не печатают. Я просто обалдела, как её могли взять с этими ужасными фотками. Наверное, потому, что в русской редакции одни дураки сидят, а Миша постарался, расписал совершенно обычные и рядовые находки, сделанные в той экспедиции, как сенсационные и переворачивающие весь научный мир. Да, для тех старых интервью — никто ему не помогал, он сам на них вышел.

– Начинающий журналист, сам вышедший на трёх подряд персон подобной известности, — через полгода неизбежно в звезду журналистики превращается. И где оно?

– Ну да, его все к тому поощряли, чтобы продолжал. Но ему надоело, он другим занялся.

– А когда опять начал — ему кто-то мешал?

– Нет, все помогают. Но теперь всё другое, теперь не доберёшься до них.

– И всё же о достоинствах. Хоть одно — укажи?

– Не укажу. Это — моё дело, я их вижу, я их знаю.

Экспресс-пробежка по прошлому — примерно тот же результат. Изумительная и абсолютная память на любую второстепенную деталь. Встречные вопросы с немалой долей ехидства. И тут же – полные и тотальные провалы памяти, ну, или — столь же полное и тотальное враньё по всем ключевым моментам. Вплоть до того, что, когда попробовал обратиться к паре тем того разговора, когда мы сидели счастливые перед налётом, — сказала, что не помнит вообще ничего и повторила Мишину версию, что я её опоил. Моему изумлению не было предела.