Владимир Мальцев - О том, что сильнее нас

Сюда-то я Аню и привёз, причём в самый разгар малинового урожая. Мы не стали много собирать. Ограничились парой бидонов, на что хватило получаса. А потом — сидели на моей куртке на обрыве над рекой, то на травке, то на стволе упавшей ели в три обхвата толщиной… Целовались, ели малину, фотографировали, опять целовались, ели ещё малину, снова фотографировали…

Только когда закат уже начал гаснуть, и одежда, а точнее, практически полное её отсутствие, решительно перестала отвечать окружающим реалиям, устало побрели к палатке, чтобы одеться, развести костёр — и опять смотреть, смотреть, смотреть на заливаемый туманом луг, на последние просверки заката, на призрачную Реку, на которой уже трудно стало определить, где кончается вода и где начинается туман…

– Володя, а теперь слушай и запоминай. — Голос Ани дрожал от нетерпения. — У меня главная эрогенная зона — спина. Вся спина. Прочие зоны слабее. А способы могут быть любые. Правильными прикосновениями к спине меня можно даже до предоргазменного состояния довести.

И опять мы утонули во всепоглощающей страсти. Я зря боялся. Мозоли не были помехой. Снова в течение двух часов мы терзали друг друга и никак не могли насытиться. Снова нам не хватало палатки. Снова раз за разом она умирала у меня в руках и воскресала опять. Снова было полное взаимопонимание с полуслова и с полувзгляда. Но на этот раз — к последнему оргазму мы подошли в одну и ту же секунду и так и заснули в объятиях друг друга.

И опять я вёл лодку по Реке, а Аня валялась в ней на рюкзаках и в охапках цветов, вся перемазанная малиновым соком. Опять всё вокруг было вымершим. Даже кулички-перевозчики не пересвистывались и не порхали над Рекой. Время остановилось. Жизнь вокруг остановилась. Разве не это называется счастьем?

На автобус мы, конечно, опоздали. Всего минут на десять. Главным образом — из-за того, что лодка всю дорогу не плыла, всю дорогу её вести пришлось, от последней пристани до автобусной остановки было пять километров, а пять километров по жаре да под рюкзаком и так конец немалый, а тут ещё и последствия ночного неистовства… Не я один передвигался в странно-раскоряченной позе, поглядывая в сторону своего паха и прикидывая, долго ли я ещё выдержу. С Аней явно происходило то же самое, хотя сказать об этом вслух она явно стеснялась. Впрочем, как и я.

В общем, доплелись мы до деревни, сгрузили рюкзаки на крылечко сельсовета, под окном которого была та самая автобусная остановка, да и начали думу думать о том, как выбираться будем. Следующий автобус — послезавтра, до другой деревни, где есть автобус, восемь километров тропинками, да и тоже ушёл тот автобус… Утром пойдёт молоковоз, но не факт, что место в нём будет, да и не спасёт тот молоковоз, у Ани билет в Питер на полуденный поезд, — и в лепёшку разбейся, но её надо доставить. Эх, кабы знать, зачем… Это я уже потом понял, что Аня была так спокойна и не высказала ни слова упрёка, а только пыталась найти способ позвонить домой не потому, что настолько железная, а потому, что втайне надеялась на поезд опоздать. Совсем дурак был, однако.

В общем, привело нас в себя предложение проходивших мимо деда с бабкой идти к ним и устраиваться на ночлег. Разок я у них так ночевал. Хорошие дед с бабкой, приятные. Но только без питья водки там не обойтись, а в том снадобье, которое дед где-то посередь ночи надыбал, слишком много мух да тараканов плавало, да и голова потом несколько сверх меры побаливала. Отказались — и побежал я кругалей закладывать.

Заложил круг по ближней части деревни, другой — по дальней, третий — по соседним деревням. Ни единой машины на ходу, кроме одной-единственной «Волги» у «новорусского», как его представили, дачника, который приехал на ней из Москвы два часа назад, принял водки, затопил баню и отнюдь не горел желанием тратить пару часов на то, чтобы катапультировать нас в Торжок. Ни за какие коврижки.

Стемнело. Сидим мы на крылечке, завернувшись в расстёгнутые спальные мешки, провожаем взглядами последние лучики заката, считаем звёзды да ворон… Получаем немереное наслаждение от инсталляции на противоположной стороне деревенской площади… Когда-то колхоз назывался «Путь Ленина». В полном соответствии с традициями, была воздвигнута решётчатая металлическая конструкция с привинченными к ней раскрашенными фанерными буквами, складывающимися в это название, и фанерным же трёхметровым Ильичом, указующая десница которого наглядно демонстрировала тот самый путь. Но теперь, в изменившихся исторических реалиях, когда Ильич стал персоной малопопулярной, но колхозы ещё не успели окончательно вымереть, на конструкции оставались лишь слова «Колхоз Путь» и отдельная десница, указующая на масштабную помойку.

И вот тут-то и раздались голоса. Голоса были чисты и звонки. Голоса выводили под гармонь русскую народную песню восьмиэтажного содержания. То возвращались с пьянки в полях деревенские трактористы.

Естественно, что, увидев столь необычную картину на крылечке, они остановись и вступили в разговор. То есть — двое вступили, остальные дальше пошли. Слово за слово, чем-то по столу, выяснилось, что оба горят желанием помочь нам в эвакуации. Более того — у каждого из них в сарае имеется по выведенному из эксплуатации года три назад и полуразвалившемуся «жигулю», который теоретически можно попробовать оживить… Словом, через пятнадцать минут эти две развалины были подтащены трактором на площадь, мы втроём, вооружившись инструментом и прихлёбывая весьма достойный самогон, сосредоточенно конструировали из двух стоячих развалин одну ездящую, а сидящая на крылечке и закутанная в спальники Аня развлекала нас ирландскими народными песнями и препохабнейшими ирландскими анекдотами про шотландцев и их овец. Она в то время фанатела по ирландской культуре.

– Вроде бы всё. Так, ребята. Мы не барыги. На такси здесь до Торжка обычно берут семьсот рублей (враньё, пятьсот, я цены знаю), а мы вас за двести довезём. Устроит?

– Ребята, ну о чём разговор? Сколько скажете, столько и будет!

– По рукам, грузитесь! Только до Торжка мы не дотянем на имеющемся, а заправят ли нас в подобном виде — смотреть будем.

Выглядело это примерно так. Ржавая-прержавая колымага. Горит один подфарник спереди, один габарит сзади, и хрен знает — что больше. Лобовое стекло отсутствует. Сквозь то место, где оно должно быть, высовывается синий-синий нос пьяного-пьяного тракториста, который сидит за рулём. Сидит, не положив на руль руки, а обняв его руками. Габаритный тракторист, по-иному не вписывается он в «жигулёнка».

На штурманском месте — имеет место быть второй тракторист. Настолько же пьяный, со столь же синим носом. Тоже обнимает, но уже не руль, а здоровенную бутыль, литров на пять, в которой плещется недопитый самогон. А на заднем сиденье — ваш покорный слуга и спящая у него на плече Аня.