Владимир Мальцев - О том, что сильнее нас

– Вов, а я, чтобы напомнить.

– Саш, о чём?

– О своём грядущем дне рождения! Помнится, ты кое-что пообещал.

– Саш, а нельзя перенести в другое место? Ты же видишь, в каком я состоянии, не смогу я кучу гостей принять, не смогу на чужом, даже на твоём, празднике жизни радоваться. Сил нет у меня, желания нет…

– Вов, поздно. Я уже людей пригласила. Но я тебя понимаю, будет всего двадцать — двадцать пять человек, посидим часа два-три да и уйдём.

– Знаешь, Саш, если иначе действительно никак, то давай. Но – Христом Богом прошу, чтобы не больше названного тобой количества. Да и не влезет больше в мою малогабаритную двушку. И чтобы действительно три часа и чтобы потом в квартире убрались, нет у меня сил ещё и убираться.

– Договорились. Обещаю. Вов… Я попытаюсь тебя там с хорошими девушками познакомить. Вдруг какую выберешь.

Хрен там договорились. Хрен там обещания. Знаете сколько народу она в итоге натолкала ко мне в квартиру? Шестьдесят пять человек! В квартиру не влезали. Народ тусовался от крыльца и по всей лестнице с первого до третьего этажа! Бутылок принесли прорву, а закуски — две курочки гриль на всю орду, так что уже через полчаса половина была пьяна до положения риз.

Обещанное знакомство с девушками выглядело ещё забавнее. Саша подводила ко мне очередную претендентку. Я устало принимался её охмурять. Как только усилия по охмурению начинали приносить хоть какие-то плоды, на горизонте опять обрисовывалась Саша, уводила её помочь вытереть какую-нибудь очередную лужу на полу, а там перевешивала девицу на кого-либо другого, а ко мне подводила новую.

Через час я был уже зол как голодный сапожник. Весь этот бардак стоял у меня поперёк горла. Просто чтобы не сорваться — я дезертировал. Просто ушёл гулять. Вооружившись бутылкой лимонада и пачкой сигарет, сидел в сквере в квартале от дома и старался не слышать доносившихся даже и туда воплей всей этой гоп-компании. Смотрел на часы и считал остающееся время. Злость нарастала.

Отсчитав договорённые три часа и полчаса дополнительных, я вернулся. На лестнице и в квартире штабелями лежали тела. Держались на ногах человек десять. С трудом найдя Сашу с Виталием, я потребовал выполнения обещания. Ещё через полчаса — повторил, уже в ультимативном тоне. Здесь Саша уже отреагировала, но эвакуация тянулась ещё минут сорок. Я уже трясся от злости.

Еле сдерживая себя, я смотрел, как оставшиеся прибираться шестеро — неторопливо послали гонца за шаурмой, приготовили кофе, полчаса беседовали за трапезой… Потом начали прибираться. Точнее — якобы прибираться. Небрежно помахивая туда-сюда то тряпочкой, то веником там, где нужны были отбойный молоток, лопата и швабра с азотной кислотой.

Часом позже я не выдержал и выгнал их всех. В самой резкой, самой грубой манере, наговорив целую кучу абсолютно непростительных обвинений, упрёков и комментариев. Сел посередине большой комнаты. Через несколько минут — словил микроинфаркт. Лёг на пол, усыпанный бычками и осколками посуды. Полежал час. Решил, что если вдруг умру — никогда этого себе не прощу. Сказанных слов не прощу. А того, что умер посередь столь глобального срача, тем более не прощу. Нельзя умирать в такой помойке. Противно и стыдно это.

Более чем половину ночи я, держась за сердце, периодически хватаясь то за нитроглицерин, то за спасительную чашку с чаем, ползал по всей квартире с тряпкой, выгребал из всех закоулков целые и битые бутылки и рюмки, выносил десятки пакетов мусора, прочищал забитые грудами бычков ванну и раковины, мыл, чистил, драил, подметал…

Наконец — вынес последнюю порцию мусора, разложил диван, поклялся прекратить весь бардак в жизни, найти себе нормальную женщину, никогда и ни под каким видом не пускать больше Сашу на порог… Права была Машка. Поделом мне. Ибо нефиг! И с такими мыслями заснул, не зная, проснусь ли.

Битому неймётся. Всё знаешь, всё предсказать можешь, а всё равно раз за разом вляпываешься. Тут даже не о комплексе Кассандры речь. Там всё же — о предсказаниях в чужой адрес, которым никто не верит. Так ведь в свой-то то же самое получается, хотя не верить самому себе оно как бы даже странно было бы.

В общем, следующее из знакомств, существенно повлиявших на мою жизнь, последовало немедленно. То есть — проснулся я утром, живой оказался, хотя не более, да и полез опять в Интернет.

– Ты меня помнишь?

– Прости, нет…

– Я в твоём чате раньше часто бывала. Полгода назад, наверное.

– Ну-ну… Я — виртуальных знакомств, не перешедших быстро в реал, долго в памяти не держу! Нет в них смысла.

– А жаль. Я нашла твои фотографии, долго их изучала и хотела бы встретиться в реале.

– Хочешь — приезжай. На нейтральной территории, извини, не смогу, я сейчас совсем не в форме, у меня тут такие две катастрофы подряд на личном фронте, что я совсем никакой.

– Да у меня, собственно, тоже. Боюсь.

– Зря. Во-первых, если фотографии видела, то сама знаешь, что незачем меня бояться. Во-вторых, сегодня смело можешь считать меня полным импотентом. В-третьих, до метро встретить дойду, убедишься сама, что не вру, а не убедишься — кто мешает развернуться?

– Так ты про сегодня?

– Ну да. Если есть желание и оно не есть заведомо неправильное — зачем откладывать?

– Я другого боюсь.

– ???

– Я же видела твоих девушек на фотографиях! Я им не конкурентка…

– Тьфу ты. Никакой я нынче, ясно? И думать ни о чём таком не желаю. Потреплемся. Пожалуй — мне это нужно. А остальное кто знает?

– Хорошо. Через час встречай. На Молодёжной?

– Да, у выхода из последнего вагона. Как я тебя узнаю?

– Да я тебя сама узнаю. Впрочем, я очень рыжая. И звать меня – Таня.

Если быть честным, Таня и правда смогла меня немножко поддержать. Наверное, даже не немножко. Собственно, она даже и не пыталась это делать. Просто вывалила на меня кучу собственных проблем. Как известно, разбирать чужие проблемы — подчас лучший способ отвлечься от своих.

На самом-то деле и проблемы были более или менее мелочными и ну очень стандартными. Маленький подмосковный городок, крошечная квартира, отчим-диктатор, который держит её на комендантском часе, то есть «в десять вечера дома как штык», а на то, что ей двадцать один год, плевать. Который как только узнал, что в двадцать она обзавелась первым любовником, причём старше себя, начал её при всех проституткой называть, а когда недавно она с этим любовником рассталась, совсем с цепи сорвался. Почти сплошняком спившаяся и снаркоманившаяся молодёжь во всех соседних кварталах. Отсутствие какого бы то ни было общения по интересам, которые у неё есть и довольно широки…

В общем, девушка просто слегка запуталась, слишком на поводу пошла, а теперь мается. При этом девушка действительно интересная, действительно красивая, хотя, тут она была права, абсолютно не в моём вкусе. Существенно крупнее всех, с кем у меня хоть что-то получалось. Более того, из неё во все стороны пёрло, что Таня — нормальная женщина. Более того — настоящая Женщина. И даже — настоящая Баба. В которой женское начало рано или поздно перевесит всё остальное. Которая может быть идеальной женой, идеальной матерью, идеальной хранительницей домашнего очага. Но отнюдь не идеальной подругой в сумасшедших затеях. Как-то меня всегда больше тянуло к девушкам, в которых романтизм нацелен не на семью, а на совместное творчество, совместное познание нового… То, что она сейчас дёргается в интересную сторону, на самом деле не рвение к интересному, а всего лишь поиск способа вырваться из замкнутого круга, помноженный на неплохую эрудицию и развитое любопытство. Построит семью — пройдёт оно. Примерно так. В общем, охмурять я её не стал, но интерес к дальнейшему общению обозначил недвусмысленно. Такие на дороге не валяются. Интересных — обязательно нужно в свой круг тянуть. А найдёт семью, выйдет замуж — так ведь велик шанс, что мужа интересного надыбает, тоже в круге общения пригодится, вон, на Машкиного Стаса посмотреть… Предложил немедленно начать деятельность по искоренению комендантского часа и прочих безобразий, заночевав у меня под гарантию неприкосновенности. Не скрывая мотивов и честно объяснив насчёт моего вкуса и прочего. Даже не имел ничего против того, чтобы взять на себя объяснение её семейству причин отсутствия наличия. Отказалась, хотя невооружённым глазом было видно, что хочется, а решимости не хватает — самой малости.