Джойдип Рой-Бхаттачарайа - Сказитель из Марракеша

Рассерженный, Мустафа достал лютню-джиэнбри, что была у него с собой, и принялся теребить струны.

— Боже, — закатил глаза Ахмед, — неужели мы обречены всюду слушать твое бренчание?

— Тебе, Ахмед, медведь на ухо наступил, — ответил Мустафа. — Не нравится музыка — уходи, никто не держит.

Я решил вернуться к теме любви:

— Знаешь, Мустафа, что говорит дядя Моханд, тот, который в Марракеше? Он говорит, самое трудное не влюбить в себя женщину, а удержать любовь.

— Много он понимает, — фыркнул Мустафа. — У него жена — сущая ведьма, всю жизнь с ней мучается.

— А ты что, больше понимаешь? — подначил я. — Говоришь так, будто у тебя над женщинами волшебная власть.

Со своей всегдашней дерзкой самоуверенностью Мустафа отвечал:

— Конечно, у меня над женщинами власть. — Он широко улыбнулся и послал воздушный поцелуй собственной промежности. — Власть эту дарует мне мой Сайди, мое божество. Иногда он подобен ягненку, но чаще — льву. Сайди знает, как околдовать женщину.

— Ты пьян от плотских желаний, — сказал я. — И это отвратительно.

— Плотские желания отвратительны?

— Отвратительно, когда плотские желания управляют человеком. Отвратительно и опасно.

— А чем плоха опасность?

— Ты не понимаешь, Мустафа. Ты еще мальчик.

— Зато не девственник, — многозначительно произнес он. — И, не в пример тебе, влюблюсь — ведь рано или поздно я влюблюсь — в воплощение чистой красоты. А твой идеал — клуша, что знай толчется у печи, сообразуясь с твоими представлениями о здравом смысле.

— Вот как! Выходит, девушки, имена которых ты треплешь, ничего для тебя не значат? Но раз ты не влюблен ни в одну из них, что ты тогда делаешь?

— Играю и флиртую, Хасан, неужели непонятно? Опыта набираюсь.

— И что, в твоем понимании, есть любовь?

— Настоящая любовь?

— Да.

Мустафа помолчал. Впервые за весь разговор взгляд его затуманился. К нашему изумлению, он вытащил пачку сигарет и неторопливо закурил.

Наконец он произнес:

— Известно ли вам, что полная луна не зря зовется «квамар», ибо это слово обозначает также неземную красавицу? «Квамар» говорят о луне, когда она достигает высшей точки своей красоты. Посмотрите на полную луну — взгляд словно бы взбежит по лесенке из тени к свету. Так вот, когда мне встретится моя квамар, уж я не ошибусь.

— И как же ты ее узнаешь? — подначил Ахмед.

— Ее сияние ослепит меня. Ее горящий взгляд охватит меня подобно пламени. Наша встреча будет нежданной, как сон, и в ее очах я увижу свою судьбу.

— Валяй продолжай! — усмехнулся Ахмед.

— Я не шучу, — сказал Мустафа, и нечто в его голосе встревожило нас. — Мне кажется, дело в интуиции. В интуиции, которая заставит узнать и поверить. Когда это произойдет… — Мустафа перевел дух. — Когда сердце подпрыгнет у меня в груди, я стану молить эту красавицу, эту квамар об искуплении грехов.

— Шпарит как по-писаному, — не сдавался Ахмед.

— Вообще-то, — добавил я, — это не любовь, а безрассудная страсть.

Мустафа бережно положил лютню на землю и поднялся в полный рост.

— Знаете, что я вам скажу? По-моему, влюбиться — это все равно что быть ударенным молнией, которая несколько минут назад рассекла вон ту вершину. Или все равно что упасть с высокого утеса и, лежа на камнях, осознать: жизнь никогда не будет прежней.

— Конечно, умник ты наш, — перебил Ахмед. — После такого падения жизни вообще не будет.

Мустафа пропустил мимо ушей это замечание. Серьезно, даже торжественно он заявил:

— В игре под названием «любовь» ставки всегда очень высоки. Нужно быть готовым рискнуть всем. Абсолютно всем.

И снова Ахмед усмехнулся:

— Тут кое у кого язык без костей.

Мустафа взглянул на него с улыбкой и вдруг раскинул руки, точно изображал самолет. Нагнувшись вперед, он помчался к обрыву, быстро набирая скорость.

— Ты куда, дуралей? Там же высоко! — испуганно закричал Ахмед.

Не глядя под ноги, Мустафа бежал по плоской площадке, нависшей над обрывом.

Мы с Ахмедом вскочили.

— Он что, спятил? — возмутился было Ахмед.

Не успели эти слова сорваться с его губ, как Мустафа оттолкнулся от отвесного края — и пропал. Боясь вдохнуть, мы очертя голову бросились к обрыву и стали смотреть вниз.

Мустафа лежал, раскинув руки и ноги, на каменистом уступе, до которого от нас было несколько десятков футов. Когда мы с Ахмедом спустились к нему, он слабо улыбнулся.

— Кажется, я ногу сломал, — сказал Мустафа. — Ужас как больно, только я не жалею. Я бы этот миг, когда с обрыва бросился, ни на что в мире не променял. Теперь я знаю, как это будет для меня — влюбиться по-настоящему. Ну что, вы мне до сих пор не верите?

Мы с Ахмедом недоуменно переглянулись и в один голос воскликнули:

— Ты чокнутый!

Битых два часа мы втаскивали Мустафу обратно наверх. Гроза застала нас по дороге домой. Вымокшие до нитки, мы, разумеется, что-то наврали родителям насчет перелома.

Дня через два, ярким солнечным утром, мы с Мустафой сидели во внутреннем дворике. Загипсованная нога Мустафы покоилась на опоре. Вдруг во дворик ворвался Ахмед и едва не наехал на нас своим велосипедом.

— Хасан, — завопил он, — оторви задницу от скамейки! По северной дороге прочь из деревни идет девчонка, которую отец тебе сосватал. Если поторопишься, успеешь ее нагнать и разглядеть. Вот, возьми мой велосипед.

— А это точно она?

— Она, она. Это Захра, чтоб мне провалиться. Я на сто процентов уверен.

— Но она же не местная. Что она делает в нашей долине?

— Откуда мне знать? Может, навещала кого. Мне мой приятель Дахили шепнул. Он с ее братьями дружит, и Захру узнал, когда она из деревни выходила. Так ты едешь или нет?

Я колебался.

— Ахмед, — начал я, — не знаю, хочу ли я увидеть ее. В конце концов, отец плохую невесту не сосватает, и вообще есть определенный порядок…

Мустафа пихнул меня.

— Хасан, что ты как старый дед, — сказал он с раздражением. — Ахмед дело говорит. Давай поезжай. Потом расскажешь, какова твоя невеста.

Я поочередно посмотрел на обоих своих братьев, потом, неожиданно для самого себя, с живостью вскочил на Ахмедов велосипед и помчался, отчаянно крутя педали, по ухабистой деревенской дороге.

— Она в ярко-зеленом бубусе! — крикнул вдогонку Ахмед. — Не перепутаешь!

Ахмед оказался прав. Я действительно сразу узнал Захру, тем более что она единственная шла на север. Во рту пересохло, сердце заколотилось.

Сбавив скорость, когда до девушки оставалось метров двадцать, я обогнал ее и лишь затем обернулся. Господи, она была прекрасна, как Шехеразада! Личико сердечком, глаза огромные, темные, на остреньком подбородке вытатуирован изысканный зеленый узор. Захра улыбнулась, увидев, что я смотрю на нее, и в этот самый миг я потерял управление, велосипед накренился, и я с грохотом, который эхом отозвался в окрестностях, упал и остался лежать на спине.