Феликс Кандель - Зона отдыха

А он:

– Вы, гражданин, не удивляйтесь, но поглядел я на вас и вижу, что представляете особый интерес для науки. Ах, – говорит, – какое строение! Ах, – говорит, – какие искривления! Ах, какие наросты! Ах, – говорит, – ах!

– Короче, – говорю, – чего хошь?

– Желаю, – говорит, – купить ваш скелет. Для всяких научных исследований.

– Иди, – говорю, – гуляй, милый. А то я тебя этим скелетом да промеж глаз!

– Я серьезно, – говорит. – Кроме шуток.

Вижу – не врет. И водкой от него не тянет. И не психушный.

– Да он, – говорю, – самому пока нужен.

– Мы не торопимся. Живите себе на здоровье. А после смерти он наш.

– Сколько? – говорю.

Улыбается:

– Довольны будете.

– Тогда ладно. Я согласен. Только условие одно.

– Какое такое условие?

– Чтобы мой скелет в школу не ставили. А то знаю я, как эти шнырики над скелетами безобразничают.

– Вы что! – говорит. – Какая школа? Вы в академии наук стоять будете.

– Это, – говорю, – другой коленкор. На академию я согласен.

Повел он меня в академию, бумагу дали подписать, деньги выдали. Половину теперь, вторую, говорят, в обмен на скелет.

– Кому же она, – говорю, – достанется? Кланьке, что ли?

– Если Кланька – это ваша супруга, то Кланьке.

А я им:

– Не согласен. Не согласен, и всё! Хоть за день до смерти, а отдайте.

– За день, – говорят, – не успеть. Бухгалтерия не справится. Да и за день ясно еще не будет, помрете вы или нет.

– Ну, за час, – говорю. – За час всё ясно.

– За час попробуем. Хоть и не положено за час, но в виде исключения.

– Ладно,– говорю, – приду к вам за час. Ждите. Деньги готовьте. Трудно, – говорю, – мне будет за час всё пропить, ну да управлюсь, не впервой.

И к нам:

– Гуляй, ребяты!

Мы пьем, Полуторка вслух думает:

– Вот незадача, ребяты... Прихожу я к ним за час до смерти, выдают мне деньги, вторую половину, а магазины закрыты. Может, обед у них, может, конец работы. Как тогда?

– Не боись, – говорит Серёга. – Потянешь до открытия.

– Мы, – говорит Колюня, – сбегаем. Мы принесем.

– За час, – говорит Иван, – управимся. Впятером да не управиться?

– На худой конец, – говорю, – мы за тебя, Васёк, допьем. Как говорится, за ваше здоровье. Ты нам только деньги передай.

– Спасибо, – говорит, – ребяты!.. – А на глазах слезы: – Володя! Колюня! Серёга! Иван! В болоте сидел – вас поминал. Одних только вас... Да еще Верку-кладовщицу. Да батяню с маманей. Помирать мне скоро, ребяты... Ой, скоро... В академии уж ждут. Ты, говорят, не тяни с этим делом, у нас наука стоит.

– Эй, – говорю, – глазами-то не мокрей. Выпей давай.

А он опять:

– Ребяты! Вы меня не забывайте! Вы, ребяты, навещать заходите! Хоть когда...

– Куда ж мы пойдём, Васёк?

– А в академию. В нее. Спросите Снегирёва, вам покажут.

– Зайдем, Васёк, чего не зайти? С получки прямо к тебе.

А он:

– Ребяты! Золотые! Может, хотите чаво? Блинков возьму, пельмешек, красного.

– На хрен, – говорим, – твои блинки. Белого давай.

– Ребяты! Хоть залейся! Удача у меня! Туз козырный! Халтура подвалила! Первый раз на старости лет! Можете вы такое понять?

Мы хором:

– Можем, Васёк. Можем понять. Ой, как можем!

– Ребяты! У меня всю жизнь халтуры не было! У меня железо одно в цехе: не продашь. Что ни месяц: получка да аванс, аванс да получка. Тяни лямку, пока не вскопали ямку. Чуете?

– Чуем, Васёк! На своей чуем на шкуре.

– Ребяты! И вдруг! Подходит ко мне хрен очковый: есть, говорит, интерес для науки... Надо жа! Всю жизнь ко мне без интересу, а под конец – интерес! И у кого? У самой академии. В гору пошёл Васёк, в большие люди! Эти – которые начальство – в земле сгниют, в печи сгорят, косточки не останется, а я, может, тыщу лет в академии стоять буду. В углу. За стеклом. И табличка, тоё-моё: "Снегирёв Василий Павлович. Расточник шестого разряда"…

Серёга говорит:

– Вот бы тебе еще станок туда. Чтобы ты, вроде как, работал.

Колюня говорит:

– И бутылку на суппорт.

Иван:

– И колбаски с огурчиком.

А я:

– И нас туда же.

У Полуторки глаза заблестели. Расквасился, рассопливился, размечтался... Самые его мечты – с выпивки.

– Ребяты! Володя! Колюня! Иван! Вот ба, ребяты, всем нам туда! Вот ба гуртом! Мы ба, ребяты, век не расставались, всё рядом были. Я стою, Володя стоит, Серёга с Колюней, Иван... А то ведь перехоронят кого где: хрен потом найдёшь. Хрен, ребяты...

Серёга говорит:

– За такие за деньги... Я не против.

Колюня говорит:

– А кто против? Дураков нет.

Иван:

– Адресок не дашь?

А я:

– Завтра и пойдем. После смены.

А он:

– Ребяты!.. Чего как – сразу туда. Тоё-моё – к очкарику... Так, мол, и так: Снегирёв велел. Василий Павлович. Он сделает, ребяты... Не боись...

Видим – отрубился мужик. Прежде не бывало такого: всех Полуторка перепивал. Ослабел, значит. Прохудился. Дело, значит, к концу. К академии.

Утром пришли на завод, протрепались в курилке. Есть, мол, такое место, где скелеты принимают. Хорошие деньги дают. На большой загул хватает.

После смены полцеха рвануло за нами. Скелеты сдавать. Толпа встала у дверей, кулаками стучат:

– Тут скелеты принимают?

Будто посуду порожнюю.

Вышел хрен в халате, глазом окинул:

– Идите, – говорит. – Интереса для науки не имеете.

Все побазарили-побазарили да ушли. Мы остались.

– А я? – говорю.

– И вы.

– А я? – Колюня.

– Вы тоже.

– А мы? – Серёга с Иваном.

– Тем более.

– Ладно тебе, – говорим. – Давай на бутылку. Что же мы вчетвером – бутылки не стоим?

Поглядел на нас, поглядел, вздохнул тяжело:

– Стоите, – говорит. – Вы, – говорит, – большего стоите. Только хрен они вам дадут.

И ушел.

Мы – в дверь стучать. Мы – ногами:

– Отворяй, гнида! Веди в кассу!

Он опять вышел да и говорит с печалью:

– Братцы... Было бы можно, в первую голову свой скелет продал. Вы меня понимаете?

Поглядели мы на него, на штанишки протертые, на туфельки латаные, всё сразу поняли, домой пошли.

Серёга говорит с обидой:

– Ну и сука, этот Полуторка...

Колюня говорит:

– Чем это он нас лучше?..

Иван говорит:

– За какие такие заслуги у него берут, а у нас нет?..

А я:

– Вот попортим ему скелет, хрен они примут...

А через месяц Полуторка помер. Вечером заснул, утром не проснулся. Смерть, говорят, такая – она для праведных людей. Может, так оно и есть, да вот часа одного ему от жизни не хватило. Деньги получить, деньги пропить. Одного только часа! Ну и сука она, эта жизнь! Совесть у нее есть или нет? Как же на нее после этого трезвыми глазами смотреть?..

Кто жить не умел, того помирать не научишь.

Свезли его, сердешного, в морг, Кланьке назад не выдают.

– Наш, – говорят. – Вот, – говорят, – бумага с подписью.

Кланька орёт:

– Отдавайте сейчас жа! Всех засужу!..