Федор Полканов - Рабочая гипотеза.

– Да. И особенно чувствуется дороговизна, когда деньги вынуты из собственного кармана. Начинаешь понимать, во сколько обходится государству наша работа.

Порт-оф-Спейн… Где находятся чертовы кулички с таким названием? Виталий Бельский не раз и не два облазил по карте весь мир, прежде чем отыскал: на Тринидаде.

О Порт-оф-Спейне ему рассказал Башковец – ботаник, приехавший (везет же людям!) с конференции в Лондоне. В Порт-оф-Спейне есть колледж тропического сельского хозяйства. Благословенный этот колледж взрастил Фернандо Ферейро – человека с банальным испанским именем, но отнюдь не с банальными мыслями. Возможно, единственный в мире, этот Ферейро взял в руки диссертацию Бельского не для того, чтобы вылить на диссертанта помои. Благородный Ферейро столь тщательно изучил труд Виталия, что изыскал способ практического его приложения.

К сожалению, лишь понаслышке знал об этом Виталий. Услыхав на конференции фамилию Бельский, Башковец машинально, быть может, записал ссылку: Ф. Ферейро, журн. такой-то, номер такой-то. Запоминанием деталей Башковец себя не утрудил: трясся небось по поводу собственного доклада.

И вот бегает Бельский из библиотеки в библиотеку. «Порт-оф…? Нет, такого издания не поступало. Поступит!» Однако когда? Хочется побыстрее!.. Но вдруг телефонный звонок. Это Краев. Для многих Краев злой гений, для Виталия – добрый. Краев Бельскому не раз помогал. В пятьдесят втором Виталий защитил диссертацию. В институте все прошло гладко, но в Высшей аттестационной комиссии получилась осечка: безыдейно, мол, беспочвенно, бесперспективно. Бельский совсем уже поставил на диссертации крест, она и впрямь была в смысле практики бесперспективной, но тут подвернулся Краев. Тот самый Краев, что клеймил радиобиологов и навешивал ярлыки, в том числе безыдейности, беспочвенности, бесперспективности. Бельский от радиобиологии далек – ботаник. Но разве знаешь, что впереди может пригодиться, когда идешь войной на Лихова? Краев Бельского отыскал, поговорил с ним – и диссертацию послали на дополнительный отзыв. Рецензента подобрал Краев, и отзыв получился удовлетворительный: талантливо, идейно, перспективно. Ну, провести индивидуальную обработку кое-кого из членов ВАКа – это уже задача для Краева несложная. Высшая аттестационная комиссия диссертацию утвердила.

– Порт-оф-Спейн? Правильно я записал? – говорит Краев. – Ф… Тьфу, дьявол! Фе-рей-ро! Журнал? Номер? Найдем! Поручу кому-нибудь из своих. Для друга Краев все сделает. Буду в Москве еще долго. Встретимся! Ауфвидерзеен, как сказал бы Фернандо Ферейро!

Вельского не смущает интеллектуальная краевская невинность: ведь это не в шутку, на полном серьезе приписал Краев Фернандо Ферейро, испанцу, живущему в английской колонии, немецкое «ауфвидерзеен». При всем при этом Краев совсем недавно был чуть ли не всемогущ, да и ныне, если чего захочет, – сможет…

Краев позвонил дней через пять.

– Встретиться не удастся: срочно уезжаю. А ведь неплохо бы встретиться, а? «Арагви», цыплятки-табака… Но не горюйте! У меня для вас есть кое-что получше цыпляток. Да, да! Посылаю вам фотокопию этого… Ферейро. Нашли мои мальчики! Не просто так посылаю – с заказом на перевод. Для одного сборника – с издательством полная договоренность. Что толку, если вы один прочтете? А опубликуем – понимаете сами… Не будьте ребенком, переводите без всяких стеснений, особенно то, что о вас там. Поняли? Подпишитесь псевдонимом, а страницы сборника вытерпят. Желаю успеха!.. Вы не будете на конференции в Киеве? Хотя да, вы ведь ботаник! – Краев смолкает на несколько секунд, думает, а потом: – Прошу вас, не проболтайтесь о конференции радиобиологам. Я надеюсь, что приглашения будут посланы избирательно.

Виталий перевел статью честно: намеки Краева его шокировали. Но и при честном переводе работа поднимала диссертацию Бельского на изрядненький пьедестал. Очень, надо сказать, ко времени: Виталия покусывали за отрыв от практики, а тут… Теперь можно было контратаковать: в Порт-оф-Спейне сумели извлечь практический урок из теории, у нас же…

– Жаль, что Шаровского нет. Он бы вам разъяснил, что такое рабочее время, – бросает на ходу Елизавета, пробегая по коридору.

Сейчас десять, а Раиса и Леонид уже час стоят у окна, возле ящиков с чахлыми, облученными кем-то растениями.

– Лиза, мы беседуем о науке, – отвечает ей, улыбаясь, Раиса. Нос у нее при этом морщится.

Сегодня он все время в складочку, этот маленький прямой носик, а научные разговоры сегодня начинаются со слов: «А помнишь?..» И поскольку вспоминать есть о чем, разговор бесконечен.

На работу Леонид пришел, как всегда, без десяти девять и, как всегда, встретился с Елизаветой в виварии. Как и вчера, как и каждый день, они скорбели над каждой мышью, погибшей в защищаемом опыте, и радовались смерти каждой «беззащитной» контрольной. Сегодня в контроле отход семнадцать, а в опыте семь животных. И этот итог, весьма положительный, настроил Леонида на веселый лад.

– Сегодня нам все будет удаваться, вот увидишь, – шутливо сказал он, и, хоть и знал, что это совершеннейшая чепуха, почему-то подумал: сегодня и сусликов привезти могут. Суслики заказаны два месяца назад, но «Зооцентр» – крайне милая организация – не удосужился завезти их и по сей день. А суслики необходимы для работы по спячке.

Когда, оставив виварий, подходили они к институтскому подъезду, улыбка с Лизиных губ внезапно стерлась: увидала машину со знакомым номером. Она поморщилась. «Не хватало, чтоб это меня тревожило!» И сказала Леониду:

– Тебя и впрямь ждет сегодня сюрприз.

– Какой же?

– Увидишь.

В вестибюле Леонида остановил вахтер:

– Товарищ Громов?

– Вы угадали…

– Вас спрашивала Раиса Петровна Мелькова.

Она поднялась наверх, к Ивану Ивановичу.

Не начнись день так хорошо, Леонид, вероятно, был бы озадачен: о чем разговаривать с Раисой? Прошлое ворошить нет вроде нужды, а в настоящем – что у них общего? Но сейчас он воспринял услышанное совсем иначе и если не ускорил шаг, то потому лишь, что рядом была Елизавета.

Раису он увидел снизу, когда между ними был еще целый лестничный марш. Она стояла, смотрела в окно, прищурившись от яркого солнца, маленькая, издали совсем девочка. Вот так же удивила она его своим крошечным ростом и белыми-белыми волосами и в сороковом году, когда увидел Леонид ее впервые возле ступеней, ведущих в ботанический корпус университета. «Ты не заблудилась, детка? Как ты сюда попала?» – спросил он тогда, с места в карьер знакомясь. И сейчас, в тон воспоминаниям, он говорит:

– Здравствуй, ребенок… Как ты здесь очутилась?

«Ребенок» – довоенное интимное прозвище, и Раиса улыбнулась, сморщив носик точь-в-точь как тогда, первого сентября сорокового года.