Федор Полканов - Рабочая гипотеза.

– Степик, золотце! – атакует Елизавета Михайлова. Сегодня она особенно оживленна. – Степик, золотце, ведь ты же поэт, а поэты все влюбчивые, и почему бы тебе в меня не влюбиться? Ведь ты ж не такой сухарь, как эта плохо обтесанная жердь – Громов. Степик, золотко, выдай стихи! Быстренько, Степик! Мне посвященные…

Чтоб отвязалась, Степан «выдал» экспромт: «Сижу я рядом с королевой, она в середке, я – налево». Экспромт Лизе понравился: «Ха, он даже звучит по-котовски!» И вообще она сегодня счастлива: солнечный день, серебристый лайнер вот-вот взлетит в небо, впереди Киев, днепровские кручи в осеннем убранстве, золотые купола Лавры, Крещатик, рядом же Леонид, а Мелькову – Мелькову забыли пригласить на конференцию!

Назавтра в гостиничном номере, где поселили Леонида, Степана и какого-то радиобиолога из Свердловска, в шесть утра зазвонил телефон.

Злой спросонья, Леонид снял трубку.

– Кому не спится?

Это была Елизавета. Леонид не сказал бы, что голос у нее был веселый:

– Поднимайся! Тут сюрпризик… Прихвати с собой Степку.

Он разбудил Степана, они оделись, вышли в коридор и увидели: навстречу им идет Лиза, а с нею Раиса.

– Трепещи, конференция! Прибыли оккупанты! – ораторствует на ходу Елизавета. – Знакомьтесь: мадам Волкович!

И тут же набрасывается на Леонида:

– Что ты на себя напялил? А ну-ка марш, надень старые брюки. И ты, Степка, тоже. Индивидуальный кабриолет этой синьоры застрял где-то под Киевом, и мы будем олицетворять тягловую силу.

Постепенно ситуация проясняется: эта сумасшедшая Раиса Мелькова только вчера узнала о конференции и гнала всю ночь на пределе – приехала, видите ли, из Энска на один день, сделать доклад.

– Мадам Волкович в своем репертуаре! Но ведь доклад не запланирован!

– Что делать? Как-нибудь уговорю устроителей… Мои чары, Лизонька, пока что действуют безотказно… А после доклада – обратно: завтра у меня лекция. Только бы успели отремонтировать машину. Ну, будет Игорю!.. Выпустил меня в такой рейс, не заметив, что барахлит зажигание! В четыре часа на шоссе ни души… Ладно подвернулся какой-то деятель на «ЗИЛе», подвез до города. Ну, будет Игорю!..

Выяснив у швейцара, где находится ближайший гараж, Громов пошел туда; и через двадцать минут они ехали на грузовике по шоссе, чтобы взять на буксир «Победу». Однако брать ее на буксир не пришлось: шофер грузовика, открыв капот, подвинтил что-то ключом, и мотор заработал.

– Бедный, он не читал Ремарка! – сказала Лиза о шофере. – Герои «Трех товарищей» на его месте определили бы, что машина смертельно больна, и деранули б с мадам Волкович изрядную контрибуцию. Законную плату за полное ее интеллектуальное невежество.

В город вернулись в начале девятого, уже на «Победе». Побеседовали в гостинице.

– Мой приезд, Леня, не главный сюрприз для тебя. Главный впереди будет, в докладе.

– Чувствую. Иначе зачем бы шины рвать?

В девять Раиса ушла улыбаться организационному комитету, и, видимо, улыбалась успешно: график конференции поломали, назначили доклад на час дня, а обсуждение на час тридцать. Раисе отводилось полчаса; причем это время тоже было уступкой улыбкам: регламентом лишь на один доклад давалось сорок минут, на все остальные по двадцать.

Первым в это утро был назначен доклад Краева. Наслышаны о нем Леонид и Лиза были весьма, а вот сталкиваться не приходилось. Во времена краевского процветания они еще стояли в стороне от научных битв.

Доклад Краева интересовал их не только потому, что это был доклад Краева – человека некогда со зловещей, а ныне скорее с анекдотической славою. Интересовал он их и сам по себе: Краев собирался говорить о роли нервной системы.

– Приятно видеть Александра Ивановича отодвинутым на задворки! – Это Раиса. Ей имя Краева говорит о многом. – В пятьдесят втором достаточно было одного его слова, чтобы угробить любую мою статью, сегодня же мне дают тридцать минут, а ему – двадцать.

– Не так уж он отодвинут! Его докладом открывается конференция!

И вот над трибуной вознесся бюст Краева. Длинное лицо, узкий и непомерно высокий из-за отступивших назад волос лоб, глубоко посаженные глаза, выдвинутый вперед подбородок, выражение настороженности – нет, они представляли его другим.

Первые слова доклада – великий Павлов, выдающаяся роль нервной системы – возражений не вызывали, однако и задуматься было не о чем. Передовицы «Медицинского работника» – кто не знает их наизусть? Далее появился «открытый нами закон» и даже «закон Краева». Бедный Исаак Ньютон – не догадался он, увидав падающее яблоко, закричать о законе Ньютона. Но, впрочем, ему простили бы, если бы и закричал, тут же никто, кроме самого Краева, закона не признает. Что ж, посмотрим, как будет все это обосновываться! Краев перешел к экспериментальным данным, и Леонид сразу же записал: «Цукояма». Раиса, взглянув на эту запись, подсунула руку под локоть Громова и приписала внизу: «Крестовников». Да, совершенно верно! Аналогичный опыт десять лет назад был поставлен в Японии – сорок седьмой год, радиобиология в пеленках, свежи еще впечатления о Хиросиме, первые робкие, вынужденно-примитивные шаги, первые обоснования. Крестовников из Новосибирска позднее начисто опроверг выводы Цукоямы, и японец признал это, отказавшись от ранней своей работы. Зал зашушукался – поучительную историю японского эксперимента помнили многие. Но не Краев – его опыт ничем не отличался от опыта Цукоямы. Видит конференция и другое: цифровые данные Краева, математически не обработанные, оставляют желать лучшего. Многие произвели прикидку и махнули рукой – болтай сколько влезет, тебя не исправишь!

– Бедный Цукояма! – Раиса улыбается. – С этим симпатичным японцем мне доводилось встречаться на конференции в Женеве. По-моему, он был не прочь за мной поухаживать… Он и не подозревает, что открыл всеобщий закон!

Громов слушает теперь краем уха: Раиса, знакомая со всеми и каждым, показывала ему делегатов конференции:

– Вон Якименко – знаешь, костный мозг, введение эмульсии… Вон Цыбин, а этот, видишь вихрастый, Казаринский, тот, что возлагает надежды на кортизон… (Кортизон – гормон надпочечника, влияние которого на ход лучевой болезни изучалось многими исследователями. При профилактическом введении способствует лечению.)

Но неожиданно Громову пришлось отнестись к докладу с полным вниманием. Перейдя к обсуждению результатов, Краев начал искать союзников и последователей, и Леонид, удивленный донельзя, услышал:

– Нельзя пройти мимо блестящих исследований Котовой и Громова. Эти талантливые ученые, идя по нашим стопам, окончательно разобрались в вопросе влияния наркоза и спячки на ход лучевой болезни.