Федор Полканов - Рабочая гипотеза.

– Александр Иванович, я готов даже помочь вам. Но продолжаю упорствовать: гипотеза интересная.

– Помочь? Очень мне нужна ваша помощь! Важен толчок был. Далее – снежный ком. Разросшийся материал, всеобщее осуждение! Дело мое правое! Сформулированный мною закон… Правда, желательно было бы весь этот материал собрать воедино. Сводная статья… Кстати, вы знаете, что такое сводная статья? Золотая вещь! Автор сводки может не разделять точку зрения тех, с чьих слов он пишет. Не поймите неверно! Не поймите неверно, я вовсе не прошу вас написать сводку. Нет вовсе! Зачем? Любой из прихлебателей, кормящихся возле журналов, напишет сводку, только шепни. Кому не хочется заработать? Что? Что? Вы лучше других сделаете? А я разве сомневаюсь? С вашей талантливостью… Но, повторяю, вам незачем впутываться! Ах, вы настаиваете… Право, не знаю… А впрочем…

Из ресторана Краев выволакивает Бельского с помощью швейцара. Запихивает его в такси, прикрепив предварительно к пуговице бумажку с домашним адресом Виталия. Шоферу сует тридцатку:

– Доставишь этот багаж в точности – сей неживой груз мне дорог. Учти: если что будет не так… Я записал твой номер!

Трое – Лиза, Зина, сам третий, даже если считать биохимика – четверо, – это еще не группа. Но события развиваются быстрыми темпами. Начинается с того, что младший научный сотрудник Дмитрий Семенович Мезин облучается нейтронами. В институте Мезин никому ничего не сказал, но физики с реактора позвонили по телефону – Грушин вызывает к себе Громова.

– Тебе разбираться, больше некому. В комиссию, кроме тебя, войдут: от дирекции Холодовский, от профкома Крутиков. Ты – председатель. С чего начнешь?

– Отвезу Мезина в поликлинику. Самодеятельность недопустима.

– Правильно. Кроме того, побывай на реакторе, уточни дозу. Она мала, пройдет бесследно, но уточнить надо.

Разговоры с врачами в поликлинике, с физиками на реакторе, с Мезиным и его руководителем, Титовым, – на все неделя ушла.

– Кто вернет мне, Дмитрий Семенович, потерянное из-за вас время? – С Мезиным Громов суров, хотя Мезина ему по-человечески жалко.

Облучение, как и полагал Грушин, пустячное, однако могло быть и не так. Физики только руками разводили, такую дремучесть проявил Мезин. Будто в жизни не имел дела с лучами! Сначала удивлялся и Леонид, потом разобрался, как только вник во взаимоотношения Титова с Мезиным.

Мезин облучал на реакторе титовских мышей. Вначале он делал это попутно, одновременно работая по своей диссертационной теме. Но Мезин разворачивался так медленно, а Титов с такой настоятельностью загружал его попутными делами, что Дмитрия Семеновича многие обогнали, материал устарел, не успев оформиться в диссертацию, – и Мезин полностью превратился в титовского лаборанта. Дело осложнялось тем, что получал он зарплату сотрудника. Это для многодетного Мезина было важным, Титов же не уставал намекать: такое положение может сохраниться лишь при большой старательности. Дмитрий Семенович по природе своей трудолюбив, однако слабохарактерен, и постоянные придирки и подхлестывания не только не заставляли его работать лучше, а, наоборот, зачастую приводили к тому, что у Мезина все валилось из рук. Так, видимо, было и на реакторе. Впопыхах он плохо задвинул крышку контейнера, пронырливые грызуны раздвинули щели и разбежались. Мезин, убоявшись титовского гнева, сунулся ловить мышей куда не положено. Его сразу одернули, однако дозу, превышающую допустимую правилами, он успел получить. Физики отобрали у него пропуск на реактор («Пусть в институте вас сначала научат!») и позвонили Грушину.

– Как мог сделать такую глупость, сам не пойму… В пятьдесят пятом мыши разбежались точно так же. Тогда именно я подсказал оператору, что нужно делать, а тут…

Мезин огорошен и смущен. Облучение его не пугает, он и сам прикинул – доза мала. Его и сейчас тревожит лишь следующее:

– Как ко мне теперь будет относиться Титов, после этой истории?

К сожалению, Мезин откровенен лишь с Громовым. Когда же предстал перед всей комиссией, напротив, выгораживал Титова. Явно хочет оставить Титова в стороне заместитель директора института Холодовский:

– Не может руководитель отвечать за все, что выкинет подчиненный!

«Видимо, побаивается черных шаров», – думает Громов о Холодовском. Нежелание получать черные шары при голосованиях на Ученом совете – именно то, что заставляет многих поддерживать хорошие от: ношения с Титовым.

Третий член комиссии, Крутиков, черных шаров не боится, ему просто не хочется терять время.

– Свертывайте вы поскорей это разбирательство! – откровенно говорит он Леониду. – Кто из нас не схватывал ненароком десяток рентгенов?

Всякий схватывал, в том-то и беда, и всегда по-глупому. И сколько же можно по-глупому облучаться? Громов не хочет, да и не может оставить все это просто так, без последствий.

– Не вмешайся тут физики, не получи история эта огласки, никто б и внимания не обратил. Во всяком случае, институт не стал бы делать из этого пустяка чрезвычайного происшествия! – доказывает Крутиков.

Громова же его доводы злят.

Грушин, выслушав, думает, потом говорит:

– Мезину – выговор. Тут все ясно. А к Титову придраться, – тут Холодовский прав в чем-то, к Титову придраться почти невозможно. Неправильно руководил, неверные методы – даже этого ты не докажешь. Мезин-то ведь молчит! Придется подойти к Титову иначе. Его вызовет председатель месткома, и мы с тобой придем на эту беседу. Обеспечим себе черные шары по гроб жизни, однако такова уж наша с тобою доля. Скользок он, черт, этот Титов, но, я полагаю, прочувствует…

Разговор в профкоме длился почти два часа. Титов вначале юлил, а потом вдруг начал со всем соглашаться: Титов из тех, кто постиг, что в иных случаях проще и выгодней сказать: «Виноват, каюсь». Трудно ли языком шевельнуть? Между тем после того, как сказано «виноват, каюсь», если это сказано вовремя, доводы противников силу теряют. Обезоруживающе улыбаясь, Титов был мил и ни с кем не спорил. А насколько искренен он был, стало ясным назавтра: учинил Титов Мезину с глазу на глаз страшнейший разнос, а в довершение всего отказался руководить Дмитрием Семеновичем: не сработались, мол, и точка!

Мезин пришел к Громову, уселся на стул, отвлекая Леонида от дел.

– Ах, Леонид Николаевич! Говорил я вам: не надо за меня заступаться. Ну, получил бы я «строгача» вместо выговора, не все ли равно? А теперь…

– Теперь? Прежде всего – не нойте. Зайдите на «Олимп» и поговорите. Иван Иванович даст вам тему – и все! Что страшного?

– Я вас уважаю, Леонид Николаевич, вы знаете… Однако скажу: вы очень горячи, вероятно потому, что еще молоды. Шаровский не станет спорить с Титовым. И так отношения у них натянутые, зачем же обострять? Иван Иванович снова меня к Титову пошлет: умели ссориться, сумейте и помириться. А как я пойду?