Федор Полканов - Рабочая гипотеза.

– Не знаю… – замялась та. – По сути дела, я не совсем вправе показывать вам данные без согласия своей руководительницы… Раисы Петровны Мельковой.

– Ну, с ней-то я быстро договорюсь!

Мир дьявольски тесен, и, ну можно ли не восторгаться хваткой Раисы! Если бы не она, пропал бы великолепнейший материал!

Он хотел уйти, но аспирантка его остановила:

– Товарищ Громов? Простите, я вас не узнала…

А ведь встречала в прошлом не раз в Энске. Она зарделась, сообразив, что встречала его в Энске отнюдь не на научной стезе.

Лицо Леонида стало угрюмым – грехи жизни… Не потонули, все еще на поверхности плавают. Он взял у аспирантки журнал опыта и, отмахнувшись от всего прочего, погрузился в его изучение. Полное бесплодие в течение нескольких месяцев, потом – случаи мертворождения, уродцы, видимые изменения в потомстве, постепенное восстановление плодовитости. Все правильно, этого и следовало ожидать. А вот и результаты последнего обследования Балуя и Славного.

Анализы в совершеннейшей норме, да и вообще все в порядке. Что это может означать, как не то, что «Ли», несмотря на токсичность, сделал свое дело?

– Вот и расстались мы с одной из групп! – Леонид только что закончил посмертное вскрытие последней из обезьян облученного контроля. – А опыт-то держится! Держится, Дмитрий Семенович!

Радоваться еще рановато – не он ли об этом постоянно твердит? Но разве можно не радоваться, сознавая, что опытная группа с минимальными потерями прошла через первые пики смертности? Будут смерти во время четвертого пика – это как пить дать! Но можно почти ручаться, почти с полной гарантией можно ручаться – смертей будет мало.

Теперь Леонид уже не кричит на Мезина. Где там!.. Именно Мезин, в седьмой раз ведущий эксперименты на обезьянах, Мезин-сиделка, Мезин-нянька, совершенно незаменим! Сам Леонид так запугал обезьян на старте опыта, что они до сих пор трясутся, увидев его, а сейчас волноваться им вредно. И Леонид не ходит теперь к обезьянам. Мезин же совсем переселился к вольерам и оттуда докладывает Громову по телефону:

– Плох, очень плох Буратино… Знаете, я отгородил его от остальных шторкою.

– Разумный шаг! Как Виннипух?

– Мил, очень мил… Очарователен просто. Такой нежный, такой умный! По-моему, он сознательно себя бережет: не прыгает, хотя и может.

– Ну, знаете, вы начинаете их очеловечивать. Диктуйте-ка лучше объективные данные.

И Громов проставляет в таблицу называемые Мезиным цифры.

На двадцать первый день лучевой болезни погиб Виннипух. Громов не зря все время спрашивал о нем Мезина. Знал, что за внешним благополучием кроется здесь опасность: у Виннипуха с самого начала опыта прослушивались хрипы в легких, а две обезьянки с хрипами в облученном контроле погибли первыми.

– Как остальные?

– Держатся. Плох, очень плох Буратино!

На двадцать третий день погиб Зайчик. За ним Громов как-то совсем не следил: сидел себе Зайчик в уголочке, особого беспокойства не проявлял, да и объективные данные не заставляли тревожиться, а теперь принес Мезин Громову его труп,

– Что с другими?

– Очень плох Буратино…

На двадцать четвертый день у всех обезьян наметилось улучшение: четвертый – лиховский – пик был пройден, острый период болезни подходил к концу. Буратино, который все время был очень плох, Петрушка, несколько дней не встававший, выжили. Много еще загадочного в лучевой болезни!

– Теперь можно радоваться? – спрашивает Мезин.

– Можно. Но… рановато. Ведь предстоит еще не один опыт, только проводить их будем не мы. Медики – что покажут лечебные эксперименты у них? Мы всего лишь разведчики, за нами следом в атаку пойдут целые институты. Проверки, уточнения, преобразования. Внедрят в практику, если внедрят – мы и не узнаем в итоге своего препарата. А может, и забудем о нем – уведут нас в сторону новые разведывательные тропы.

Перед отъездом Громов вновь навестил Славного и Балуя. Долго разглядывал, размышлял. Это еще не все, что средство его дало лучший результат, чем средство Лихова. Плох последователь, не сумевший обогнать предшественника, – это-то факт! Но плох и тот, кто, обогнав, не оглядывается назад. По каплям, по атомам вобрал в себя «Ли-4» труд жизни Якова Викторовича, да и Ивана Ивановича. Десятилетия понадобились для того, чтобы его создать. Минута равна минуте, год – году. Однако вместимость времени разная: Леониду и Лизе потребовалось для взлета гораздо меньше. Но не потому ли, что Лихов и Шаровский подготовили для них стартовую площадку? «Ли-1», «Ли-2», «Ли-3», «Ли-4» – этапы поиска, этапы разочарований. А ныне даже Степан признает: «Ли-5» никогда уже создан не будет. Как ни беги, в конце концов все равно остановишься – и Лихов с Шаровским свое отбегали. Но кто-то же должен подставить плечо? Не только из соображений, философски-этических, но потому прежде всего, что вот они, Славный и Балуй, живы-здоровы и, значит, нужен «Ли-5»! Тем более что «Ли» снимает четвертый пик, чего не делает «ЕГ-1».

В день, когда Громов вернулся с Кавказа, Шаровский не хотел говорить ему о статье, которую Леонид, занятый опытом, прозевал, – статье Краева. Успех воспитывает уверенность – пусть Громов сегодня насладится успехом. Но Леонид о статье знал – сказала Елизавета.

– Какова терминология, а? Это же потрясающе, Иван Иванович! Единство физиков, химиков и биологов – круговая порука, а научные школы, оказывается, ведут к предпочтению групповых интересов государственным! Я бы сказал, что он уникум, если б не знал, что есть и другие, точь-в-точь такие же.

– Огорчаетесь?

– Да, но не слишком. Два академика оказались дилетантами, а Яков Викторович и вы – «биологами, чуждающимися диалектики». Простите, что повторяю его нелепости, однако в такой компании мне даже быть обруганным лестно! А по-настоящему меня тревожит наш препарат. Не начнет Краев совать палки в колеса у медиков? Составит комиссию из своих дружков, оболгут, поперепутают… Не удается же генетикам отличные сорта провести через испытания, если они созданы «крамольными» методами.

– Опасения основательные. Придется нам с вами схитрить. Я консультирую в институте, где директором генерал медицинской службы.

– Великолепно! Спрятать от Краева препарат за высокие стены и проходную будку, в которой сидит человек с ружьем! Было бы замечательно!

– Все относительно, Леонид Николаевич. Замечательно – это наука без Краевых.

Ждали Яшку, родилась Валька.

Этому предшествовал каскад событий: Елизавета, по словам Громова, превзошла себя. В последний месяц все ей было не так. В одну из минут, когда настроение было самокритичным, она признавала это.

– Теоретики-физики делают что-либо путное до сорока лет, теоретики-биологи – до пятидесяти. Тут самое время выбирать их в какой-либо высокопоставленный комитет: там они еще могут принести пользу. Так вот, лет через пятнадцать между двумя встречами с митрополитом Коломенским – тебя с ним в один комитет выберут – ты будешь писать мемуары. И знаешь, я уже сейчас могу предложить тебе название для главы, где речь пойдет о сегодняшних днях: «В двух шагах от инфаркта». Искренне удивляюсь, что мои придирки и злопыхательства еще не вогнали тебя в могилу!