Андрей Портнов - Автово

Вытряхивая толпу из комнаты, мы с Рудиком с энтузиазмом убеждали всех, что это лишь обыкновенный таз и ничего особенного.

— Если так будет при каждой новой покупке, — решил я, — то придётся входные билеты продавать или лучше поставить Владичке в коридоре трибуну — всё спокойнее.

Когда вернулся возбуждённый Владик, мы, стараясь растягивать губы как можно шире и внятно произнося каждое слово, попытались разъяснить ему, что таз — это, конечно, здорово и просто замечательно, но не стоит так бурно выражать свои эмоции. А что с ним будет, если он к примеру купит ведро или ёршик для мытья посуды — ведь он просто задохнётся от внезапно нахлынувших на него чувств. А гробы сейчас так дорого стоят…

В общем, решили мы купить ещё одну большую кастрюлю, сушилку для посуды, несколько мисок и электроплитку. А сейчас у нас в наличии были две кастрюли, одна сковорода громадных размеров, ну, и, конечно, замечательный таз.

Кроме нас закупками необходимых предметов хозбыта занимались все остальные. Тазы все посчитали жизненно-необходимой вещью, и поэтому через несколько дней программа «Каждой комнате по отдельному тазу» была с успехом выполнена.

Итак, время шло, и мы уже целую неделю жили в Санкт-Петербурге по адресу: проспект Стачек, 88/2. Что и говорить, весёленькая была неделька.

В 209-ой возникли некоторые проблемы. Там до сих пор не было электричества от розеток. Электрики отказались их чинить, так как проводка здесь (как и у нас в одной розетке) была уже давно испорчена. И, видимо, посмотрев на наш переезд из 214-ой в 215-ую, Чеченев, Паша и Коммунист решили последовать нашему примеру.

Комендантша и вправду оказалась ништяковской тёткой, так как 209-ая вскоре распустила слух о том, что они перебираются на этаж выше в 315-ую.

Хорошо, что мы ещё не привыкли называть их 209-ой, так что переименование в 315-ую далось всем легко. Да, мы здесь всех называли по номерам комнат — так было просто удобнее.

Не смотря на то, что две их последние цифры совпадали с нашими, они не жили прямо над нами, а немного наискосок. Не знаю, почему так получилось, так как все этажи были абсолютно одинаковыми, но всё это не важно. Важным было лишь то, что нам не грозили слоновьи притопы над головой и обваливание потолка. Так мы тогда думали. Но, видно, не в добрый час подумали. Кто знает, не убежали ли мы сломя голову из 215-ой сейчас, если бы знали о милых девочках со штангой, которым предстояло поселиться над нами, слава Богу, только через 1,5 года.

В это же время нам всем приказали явиться в медпункт. Необходимо было выяснить, нет ли у нас педикулёза и прочей херни, чтобы дать окончательное разрешение на поселение в общежитии.

К счастью, трёхлитровых банок мочи и двух чемоданов говна от нас не требовали, зато осмотрели и прослушали все дыры, выкачали из пальца всю кровь и понатыкали в руку и спину массу иголок, через которые ввели в нас какую-то гадость. В заключение на нас всех завели карточки, признали здоровыми и выгнали вон.

Конечно, выяснив, что педикулёза у нас не наблюдается, жить стало намного легче и веселее. И по этому поводу все решили напиться. В 211-ой татары распаковывали свои огромные коробки, в которых оказались здоровенные колонки и прилагающиеся к ним приставка «Романтик» с усилителем.

— Видали?! — всем хвастался Марат, — Теперь у нас настоящая музыка будет. Приходите слушать.

— И охота вам было переть всё это из Астрахани? — спрашивали мы, глядя, как он разбирается с кучей всяких проводов.

После шатания из одной комнаты в другую и угощаясь везде рюмочкой чая, я вернулся к себе. На моей кровати сидел Чеченев и смотрел в потолок.

— А у вас есть плюшки? — вдруг спросил он.

— Да, у меня ещё что-то осталось с поезда, если не засохли, — сказал я.

Проявить щедрость и гостеприимность захотели и Владик с Рудиком. Тут же повскакав со своих мест, они подбежали к Чеченеву и силком потащили его к столу.

— Ты садись, садись, — начал Дима, — сейчас мы чай подогреем.

— Гостям всегда рады, — вставил Владичка.

Все бросились к шкафу, где на верхней полке мы хранили запасы пищевой промышленности и высыпали перед Андрюхой всё своё богатство.

— Ух ты, — сказал он, — я, конечно, не навязываюсь, но если вы угощаете…

— Угощаем, угощаем, — завопили мы хором.

Вскоре разогрелся чай и через несколько минут мы все вчетвером уже сидели за столом.

— А у вас здесь хорошо, — начал вдруг Чеченев. — Можно я у вас поживу немного?

Черствая плюшка застряла у меня в горле, и я ещё несколько минут не мог разговаривать.

— А что так? — ненавязчиво спросил Рудик, пытаясь скрыть своё внутреннее напряжение.

— Да мы с Пашей поругались, — ответил Андрюха, — я его теперь видеть не могу и разговаривать с ним не хочу.

— Он тебе что, в кровать написал? — вежливо поинтересовался я, проглотив плюшку.

— Да нет, из-за ерунды поссорились, но он меня разозлил страшно. Можно я у вас немного поживу, а?

И он посмотрел на нас с такой мольбой, что наши сердца готовы были разорваться на куски и разлететься по всей комнате.

— Ну, ладно, переселяйся, — сказали мы.

— Но учти, что только на время, — добавил я.

— Вот спасибо, — сказал Чеченев, — сейчас я за вещами сбегаю. Я буду здесь спать в уголочке на лишней кровати и никому не буду мешать.

И с воплями радости он убежал прочь. Через некоторое время он уже принёс постель и вещи, а затем, подумав, сбегал ещё за тумбочкой.

— Тумбочка — это не к добру, — решил я, — это значит, что жить он тут собирается не один день.

Вечером прибежал взволнованный Паша, чтобы своими глазами убедиться в настоящем. Затем последовали робкие попытки образумить блудного Чеченева, на что последний лишь послал Пашу подальше.

Оставив их развлекаться, я решил навестить девчонок и направился в 323-ю.

На третьем этаже возле мусорника на коленях стояла мрачная фигура и копалась в куче отходов. Услышав, что кто-то идёт по лестнице, фигура обернулась и устремила на меня свой затуманенный исподлобья взгляд.

Это был старый мужик, скорее даже дед, одетый в какое-то чёрное рванье и старую шапку-ушанку с опущенными ушами. Вокруг стоял потрясающий всё живое запашок, и то, что он (мужик) находился около мусорника, сначала сбило меня с толку. Нельзя было разобрать, то ли из бочка так аппетитно пахло, то ли этот дядечка так надушился.

Не найдя во мне ничего интересного, а может быть, и съедобного, он повернулся к бачку и стал опускать руки всё глубже в его содержимое.

Преодолев тошноту и стараясь не смотреть на него, я осторожно перешагнул через дядечку и отправился было по назначению, но в конце не удержался и посмотрел назад.

Отобрав из мусорника что-то себе, мужик схватил бачок и ковыляющей походкой понёс его вниз, при этом что-то бубня себе под нос.