Андрей Портнов - Автово

Наш бывший однокурсник Шашин чуваком как таковым не был, но только в трезвом виде. Его состояние нирваны после нескольких опрокинутых в себя рюмочек вызывало всеобщий апогей непорочного восхищения, и поэтому об этом следует говорить особо отдельно.

Ну, и третий чувак — Платонов — оказался старостой «школьников». Поначалу мы все приняли его за татарина, но это мнение оказалось ошибочным. По паспорту он был чисто русским, но в крови его, как потом выяснилось, было что-то молдавское. Платон оказался страшным болтуном и переплюнул в этом отношении нашего Пашу.

Наверное, самой образцовой комнатой была 217-ая. Там, кроме одного, жили два интеллигента — Тимофей и Ваня. Последний особенно казался воплощением честности, скромности и спокойствия. А этим одним исключением был некто Костик — человек, генерируемый сто мыслей в минуту, из которых ни одна, к сожалению, не получала дальнейшего хода. Пашин аналог.

А где-то далеко от всех в 223-ей жили Славик и Коля. К ним редко кто заходил, что неудивительно при таком характере этого самого Коли. Как и наш Коммунист, Коля обожал «грузить» всех подряд, отчего эти двое вскоре стали неразлучными друзьями. Всё это приходилось терпеть бедному Славику, о котором я до сих пор не сложил своего окончательного мнения. Он представлял для меня ту же загадку, что и Рудик на первых курсах.

Ну, и, наконец, единственная «школьница». Эта Лена оказалась неплохой девчонкой. Характерной её особенностью было то, что при каждом задаваемом ей вопросе её губы вечно были растянуты в улыбке, а глаза становились по 7 копеек и в испуге и удивлении постоянно шныряли туда-сюда. Это меня всегда смешило. Ещё в первый день приезда «школьников» наша Лариса, не будь дурой, моментально навязалась Лене на шею и попёрлась с нею в душ, надеясь таким образом завести себе преданную подругу и сделать как можно больше выгоды из этого обстоятельства. Лена же в данный момент походила на испуганную доверчивую Бурёнку и готова была положиться на первого, кто подаст ей руку помощи. И умная девочка Лариса не замедлила воспользоваться этим обстоятельством.

Подходила к концу первая заочная сессия Кати, и я подумал, что неплохо бы до тех пор, пока она не уехала, снова выкинуть что-нибудь такое и не уронить честь Рыжего. Разумеется, это что-нибудь должно было коснуться моих волос, так как народ ещё не совсем к этому привыкнул и сильно пужался. А уж о «школьниках» я, вообще, не говорю, и посмотреть на их реакцию для меня было бы крайне любопытно.

Итак, я снова решил нахимичить, но на этот раз это должно быть что-то особенное. И вот, недолго думая, я принял решение стать белым настолько, насколько это, вообще, возможно.

И вот, однажды утром, я воплотил свою мечту в жизнь. День я специально выбрал выходным, когда все наши и «школьники» были в общаге. В этот раз я всё делал по уму, пользуясь только импортным средством.

— Ой, совсем белый, — в восторге воскликнул Рудик, когда я снял с башки полотенце.

— Ну, допустим не совсем белый, — ответил я, смотря на себя в зеркало, — но белее я стать уже не могу. Хотя, при определённом освещении, действительно, почти белый.

И, даже не расчесываясь, оставив на своей башке торчащие во все стороны патлы, я выбежал в коридор, чтобы показаться Булгаковой, которая в это время, как я знал, была в 210-ой.

В коридоре сидела первая жертва. Ничего не подозревающий Юрик курил сигарету, мирно сидя на карачках возле своей 213-ой. Увидев, как что-то выбегает из 215-ой, он из чистого любопытства повернул голову и так и остался в такой позе.

Для приличия я несколько секунд оставался неподвижным, затем, посчитав, что нужно что-то делать, я громко крикнул:

— Привет, Юрик!

Тот, видимо, очнулся от моих криков, потому что он резко поднялся, бросил сигарету, и со словами «Ой, напугал!» кинулся в 213-ую. Я же в свою очередь, пока ничего дальше не случилось, побежал в 210-ую.

Катя и Султан спокойно пили чай, когда ворвался я и с порога крикнул:

— Ну, как?!

— Эх, Портнов, сожжешь ты свои волосы, — мрачно изрекла Катя.

— А дальше что будет, — спросил Султан, — в полоску покрасишься?

Мы ещё немного поболтали, и я решил возвращаться. В коридоре передо мной предстала странная картина: Шашин, Платон, Петька и Глушков смотрели на меня с открытыми ртами, а Юрик показывал им на меня пальцем, при этом всё время что-то орал и разводил руками. Я крикнул и им: «Привет!» и, как ни в чём не бывало, зашёл к себе в 215-ую.

— Ну, как реакция? — с любопытством стал расспрашивать меня Владичка. — Это из-за тебя в коридоре крики какие-то?

— Ага! Полный атас! — ответил я. — Ты бы видел, как Юрик на меня смотрел. Ну, ничего, я думаю, сейчас будет продолжение.

Я оказался прав. Всего через несколько минут дверь без стука отворилась, и к нам завалился Ткачев. Секунд 20 он смотрел на меня, а затем тихо произнёс:

— Извините, ошибся дверью.

— Ничего, ничего, — бросил я ему вдогонку, — бывает.

— Видали, — обратился я уже к своим соседям, — якобы ошибся дверью, хотя живёт около самой лестницы. Тут и дурак не ошибётся.

— Ба-а-а! — сказал Рудик. — И как же Ткачев на такое решился? Он же ведь такой стеснительный.

Через некоторое время снова наша дверь отворилась, но уже со стуком, и вошёл Лёша.

— Ой, Рыжик, какая прелесть, я тоже так хочу! Владик, а где нарды?

Предоставив им с Владиком заниматься их любимым делом, я пошёл в туалет.

В коридоре «случайно» разгуливали все «школьники» и при моём появлении усиленно делали вид, что заняты каким-то чрезвычайно важным разговором.

— Лишь бы у них косоглазие не осталось навеки, — подумал я про себя, глядя, как «школьники», не поворачивая головы, косились в мою сторону, — а то не очень-то приятно иметь дело с косыми соседями.

И с чувством гордости за самого себя я прошагал дальше.

А теперь пора поговорить об одном интересном местечке в общаге, именуемым профилакторием. Данное местечко находилось на четвёртом этаже и занимало целое его крыло. Именно это название — «Санаторий-профилакторий при Ленинградском кораблестроительном институте» — я прочитал на табличке у входа в общагу, когда первый раз в феврале 1994 года прибыл сюда с планом Гармашёва в надежде разыскать будущее место нашего проживания в Питере. Такое вот громкое название для филиала матери Терезы, которое занимало лишь 1/15 часть всего здания общежития.

— Сюда вот и направляют свои стопы неизлечимые, немощные и убогие, — подумал я, впервые обнаружив санаторий на 4 этаже.

И тот факт что ещё во втором семестре (а то и в первом) туда стал ходить наш Владик, меня особо не удивлял, зато выражение несказанного удивления и полуобморочного состояния не покидало моего лица, когда я увидел, что туда же заходят настоящие кабаны и «шкафы» громадных размеров, у которых на морде напрочь отсутствовало желание поправить своё здоровье (которое и без того, судя по их лоснившимся и красным рожам, прямо-таки лилось из них), но и наоборот, их взгляды выражали желание кому-нибудь это самое здоровье подпортить. Что и говорить, загадка, да и только.