Андрей Портнов - Автово

Наконец, эскалатор вывез нас наверх. Но ситуация от этого не изменилась. Даже если здесь наверху нас кто-нибудь и ждал, то мы бы при всём своём желании всё равно ничего и никого не увидели бы.

Помимо всё больше и больше выползающей толпы из метро, целые стада людей шли по самому Невскому проспекту (движение машин было перекрыто), и увидеть среди миллиона рож одну знакомую было просто равносильно чуду! Поэтому ни о каких Лёше и Чеченеве и речи быть не могло. Подхваченные толпой, мы поплыли широкими питерскими проспектами к набережной Невы.

Мы остановились на Дворцовой набережной, не переходя дорогу к Дворцовому мосту. Выбрав место получше, чтобы хоть что-то можно было увидеть, мы стали ждать.

Вначале должен был пройти какой-то сухопутный парад, так, по крайней мере, мы слышали. И действительно, через несколько минут на горизонте показались стада инкубаторских солдатиков одинаковых на лицо. Создавалось такое впечатление, что всех их родила одна резиновая мать-героиня — несчастная женщина.

Инкубаторские прошлёпали мимо нас, а затем всё стало тихо. Народ ждал и волновался. Вдруг по какому-то невидимому сигналу все вдруг резко вздрогнули и побежали через дорогу к Неве. Нам удалось занять место на углу набережной и Дворцового моста почти у самого бордюра.

Погода стояла припаршивевшая. Становилось всё холодней, но я решил увидеть парад во что бы то ни стало!

Подошло время начала празднества, но на Неве всё также было тихо и спокойно. Все уже успели окончательно продрогнуть, как где-то через полчаса вдалеке появились первые участники. И началось!

Откуда-то налетели самолёты, вертолёты, по Неве поплыли десятки кораблей, и всё это жутко грохотало, орало и кричало! Орали, правда, и зрители, мы то есть, большей частью от холода! Стоять на месте было просто невыносимо, поэтому все как один топотали ногами, раскачивались из стороны в сторону, и если бы не зрелище, устроенное на Неве, все бы уже давно трусцой и мелкой рысью разбежались по домам.

Но не все были такими железными. Стоящие впереди нас долгое время служили главной мишенью для внезапно-начавшегося дождя. Дождь сильно косил и бил только в морды впередистоящим. Остальные же отлично за ними прятались. О зонтах здесь никто и не думал — стоило кому-нибудь открыть зонт, как сразу же на него обрушивался поток пинков и ругательств со словами: «Закрой, быдла, зонт! За тобой ни хрена не видно!» Так вот, эти самые впередистоящие где-то через полчаса не выдержали и с дикими криками покинули своё место. Впереди нас с Рудиком образовалась приличная дыра, куда нас вежливо приглашали стоящие вокруг. Мол, пожалуйста, проходите вперёд, место свободно. Сами же предпочитали остаться в стороне.

— Нет уж, спасибо, нам и тут неплохо, — отвечали мы, но через какое-то время всё же решились и подошли к бордюру.

И я даже умудрился раскрыть зонт, держа его ствол абсолютно горизонтально, положа его на бордюр и прячась за ним от дождя в полусогнутом состоянии.

Страсти разгорались. Вертолёт спустил на воду какую-то штуковину, которая через некоторое время взорвалась, обдав всех ужасающей порцией брызг. Сразу показалось, что в воздухе сейчас никак не выше 0 градусов. Что же тогда говорить о температуре воды в Неве, когда туда беспощадно с самолёта столкнули несколько парашютистов.

Толпу оглушил истошный женский крик.

— Спасите его, быстрее, спасите! — орала какая-то баба, указывающая на парашютиста, барахтающегося в Неве. — Спасите! Он сейчас замёрзнет и утонет! Спасите!

Смотря на бедного парашютиста, становилось ещё холодней, и казалось, что вот-вот пойдёт снег (это 8 мая-то!). К счастью ничего подобного не произошло.

До конца представления остались самые стойкие, и мы были в их числе.

— Потом будет, что вспомнить! — утешали мы с Рудиком друг друга, стараясь не обращать внимания на окостеневшие конечности.

С дикой завистью смотрел я на людей в зимних тулупах и только сильнее подёргивал свой джинсовый пиджачок.

Рудик посмотрел на часы — парад длился около трёх часов. Три часа неподвижного стояния у холодной реки под пронизывающим ветром и моросящим дождём!!!

— Пошли отсюда быстрей, — сказал я Рудику, как вдруг к ужасу обнаружил, что не могу ходить. Ноги в буквальном смысле слова отказывались передвигаться. Пришлось заняться акробатикой. После нескольких гимнастических упражнений я уже смог передвигаться и запросто дал бы сто очков вперёд любой черепахе.

— Сейчас бы где-нибудь посидеть погреться, — размечтался Рудик, всеми способами подталкивая меня вперёд, только разве что не поддавая сзади ногой.

Первым тёплым местечком оказался междугородный переговорочный пункт. Там мы оттаивали около получаса, а затем уже быстрым галопом доскакали до метро.

Народу там было ничуть не меньше, чем утром — теперь все возвращались. И всё было точно таким же с той лишь разницей, что теперь давка в метро воспринималась как подарок, ибо это давало дополнительную возможность согреться.

И только попав домой в Автово, мы смогли, наконец-то, узнать температуру сегодняшнего дня. Оказалось всего лишь +5 градусов! Странно, что после этого случая мы с Рудиком даже не заболели. Хотя всё можно было объяснить тем, что вечером мы основательно подлечились традиционным народным средством, когда вся наша группа собралась в 210-ой для празднования дней рождений Пахома и Рябушко.

Уже всем было известно, что если гулянку устраивает Пахом, то количество спиртного будет обязательно преобладать над закуской. Так было и на этот раз.

Наконец-то, после долгого перерыва можно было оторваться и расслабиться вовсю! И как оказалось, габариты двуместной 210-ой в этом нисколько не помешали…

На носу была третья питерская сессия. Помимо всяких там Гармашёвских курсовых среди зачётов была «страшная» физкультура. «Страшная» для меня и Рудика. Вообще-то, всё время физру я сдавал на халяву — не ходил на неё ни разу в течение всего семестра, а в конце его приспокойненько получал зачёт как освобождённый, хотя даже я сам справку в глаза не видел. И сейчас бы всё было прекрасно, если бы не кросс!

В этом семестре все учащиеся в СПбГМТУ, умеющие шевелить ногами, для зачёта по физре обязаны были пробежать несколько кругов вокруг «Ульянки» — новом корпусе университета, расположенном около общаги, в котором жил наш Сима. Услышав это, Рудик три дня лежал в коме. Мне тоже было невесело, так как на этот раз необходимо было где-то раздобыть справку. Рудику же, вообще, всё представлялось в чёрном цвете. Смотря на меня целый год, он решил последовать моему примеру и теперь тоже отлынивал от физры. И отойдя от комы и избежав летаргию, он решился на отчаянный для него шаг — пробежать этот самый кросс!