Жиль Куртманш - Воскресный день у бассейна в Кигали

Валькур и Жантий, побродив в этом хаосе рука об руку, поднялись в свой номер. Девочка, которую хотели назвать Эмеритой, крепко спала. Алиса, молоденькая мусульманка из Ньямирамбо, не понимая ни слова, смотрела передачу о новых тенденциях европейской моды, которую транслировали по Си-Эн-Эн. Ей не хотелось идти работать, а тем более, рискуя жизнью, возвращаться домой. Жантий устроила ее на балконе: дала несколько подушек и тяжелое шерстяное одеяло. Валькур тем временем отправился в бар, чтобы запастись провизией. Он вернулся с коробкой плохого «Кот-дю-Рона», сыром разных сортов, хлебом и тремя пакетами молока. «Бармен посоветовал мне быть предусмотрительным, особенно насчет вина. Столько народу понаехало, что запасы скоро иссякнут». Он открыл бутылку и наполнил три бокала, но Алиса отказалась пить по религиозным соображениям. Она взяла кусочек хлеба и намазала его сыром, словно это было масло. Камамбер оказался неплохим, вино не таким кислым, как обычно. Жантий и Валькур остались наедине, забрались с ногами на кровать, как дети, которые с наступлением ночи, когда родители думают, что их чада уже спят, начинают придумывать невероятные истории. Но они молчали. Неотрывно смотрели друг на друга, отводя глаза лишь при звуке выстрелов, Они так жадно ели и пили, будто поглощали саму жизнь.

– Жантий, ты знаешь, когда я тебя полюбил?

– В тот вечер, когда предложил подвезти меня до дома.

– Нет, с самого первого дня. Было шесть часов утра, и твоя стажировка только начиналась. Я заказал омлет, а мне принесли глазунью. Я хотел бекон, а мне подали окорок. Но я не видел ничего, кроме твоей крепкой, дерзко обтянутой блузкой груди и твоей попки, которую, казалось, изваял гениальный скульптор, и не хотел расстраивать упреками такую красавицу. Когда я встал, ты испугалась, как газель, почуявшая запах льва, и прошептала: «Господин, я сегодня первый день на стажировке. Надеюсь, вы меня простите. Я перечитала заказы. Вы хотели бекон и омлет. Почему вы ничего не сказали? Спасибо». Ты говорила не поднимая глаз. Ты так искренне раскаивалась и так стеснялась, ужасно стеснялась. Я ничего не сказал. Я был парализован твоей красотой, твоя честность меня восхищала. С этого момента я стал присматриваться к тебе. Я знал твой график работы. Когда ты приносила мне пиво, я благодарил тебя, и теперь уже я трепетал.

– А я, когда я тебя полюбила?

– После того случая с фальшивым парижанином, который заказал тебе чай.

– Нет, с первого дня стажировки. Когда поняла, что есть кто-то, для кого я важнее моих ошибок.

– Зачем же мы так долго ждали?

– Не знаю, но я ни о чем не жалею.

Несмотря на крики, громкие разговоры и плач детей, доносившиеся со стороны бассейна, в полночь они погрузились в глубокий и мирный сон.

В этот самый час, согласно показаниям соседей, представители президентской гвардии убили их друга Ландуала, Елену, его жену из Квебека, и их двоих детей. Тело Рафаэля нашли в десяти метрах от дома Элизы, где он пытался укрыться. Через полгода после геноцида Валькур присутствовал при эксгумации нескольких тысяч разложившихся тел из братской могилы, тянувшейся вдоль больничной стены, в двух шагах от центра по выявлению СПИДа, где работал Андре, скромный музыкант, который зарабатывал на жизнь, раздавая презервативы. Валькур узнал футляр его гитары; но тело опознать было уже невозможно. Семья решила похоронить гитару. Мужу Мари удалось спрятать свою жену и шестерых из девяти их детей в двойном потолке дома хуту, друга семьи. Они провели там почти два месяца. Самого его убили, когда он пытался спасти остальных детей. Трех его сыновей также забили насмерть мачете и дубинками. Страттон и еще пятнадцать тысяч беженцев отражали атаки военных и ополченцев в течение недели. Их перебили почти всех. Из трехсот двадцати членов семьи Страттона выжили семнадцать. Ему самому удалось бежать, под покровом ночи он преодолел сто километров, пробираясь полями и болотами, и укрылся в доме отца Жантий, который медленно умирал от туберкулеза, пожиравшего его легкие.

Выйдя на следующее утро к завтраку, Валькур и Жантий из обрывков разговоров узнали, что их мир рушится. Несколько сотен человек разбили лагерь вокруг бассейна, на автомобильной парковке и в коридорах отеля. Водоснабжение было прекращено, телефонные линии отключены. Виктора, владельца ресторана, человека глубоко верующего, врага политики, встретили как героя - он привез в отель несколько десятков булок хлеба, бутылки с водой и все яйца, что нашлись в его большом холодильнике. Он уже раз десять проделал путь от своего ресторана на проспекте Правосудия до отеля. Человек сто укрылось у него в подвале. По четверо он отвозил их в «Тысячу холмов» на своем сверкающем бежевом «пежо», размахивая пачками денег перед носом у ополченцев и жандармов. Он быстро сориентировался в ситуации: благодаря присутствию белых экспертов и специалистов из зарубежных стран, а также нескольких солдат из ооновского контингента отель, к тому же собственность компании «Сабена», был более надежным убежищем, чем церкви. Виктор попросил Валькура сопровождать его в поездках. Его присутствие могло оказаться полезным.

Валькур сел в машину вместе с Виктором, тот одной рукой держал руль, а другой перебирал четки. Присутствие белого с бумагами министерства информации должно было облегчить ему задачу. У первого же блокпоста Валькур побледнел, едва не упав в обморок. Вдоль проспекта Правосудия тянулся длинный ряд тел. Ополченцы и жандармы приказывали пассажирам выходить из машин. Один удар мачете, и подростки оттаскивали еще вздрагивающее тело на обочину дороги: трупы мужчин издалека напоминали черно-белые пятна, женщины лежали с раскинутыми ногами, обнаженной грудью, розовые, красные от крови трусы стянуты до колен. Многие были еще живы. Валькур видел, как они дрожали, слышал их хрип и стоны. Мужчин убивали одним точным выстрелом или ударом мачете. Но женщины не имели права на мгновенную и легкую смерть. Их калечили, мучили, насиловали, но не приканчивали, как раненых животных. Их оставляли истекать кровью, чувствовать приход смерти в последних хрипах, чтобы наказать за то, что они нарожали столько тутси, а еще - за высокомерие, потому что всем этим молодым убийцам-хуту внушили, что женщина-тутси считает себя слишком красивой для них.

Валькур и Виктор следовали за красным пикапом. В кузове стоя ехали трое гвардейцев и оператор, невозмутимо снимающий длинную разноцветную ленту. Они остановились перед женщиной во всем розовом, лежащей на спине. Рядом с ней сидели на корточках и плакали двое детей. Один из военных ногой перевернул легкое тело женщины, она протянула тонкую руку, словно взывая о помощи. Оператор суетился вокруг нее, продолжая снимать разные планы, с разных ракурсов, потом положил камеру на землю, расстегнул ширинку и взял женщину. Когда, вероятно, уже кончив, он поднял голову, Валькур узнал его. Это был Дьедоне [45] Имя Dieudonne в переводе с французского означает «данный Богом». , его лучший ученик. Виктор бормотал: «Пресвятая Дева Мария, Господь всемогущий…» Вороны и сарычи кружили над самой землей в предвкушении настоящего пиршества. Валькура выворачивало наизнанку. Они проехали мимо тюрьмы и полицейского участка, откуда в сопровождении полицейского то и дело выходили группы вооруженных ополченцев, которые рассаживались по машинам и отъезжали в сторону Ньямирамбо, Гикондо или Мухимы. Виктор свернул на улицу, где находилась больница, потом на бульвар Революции. Исчезли продавцы просроченных лекарств и торговки съестным, обычно собиравшиеся у входа в Больничный центр Кигали. Никаких врачей там не было. Раненых, приходивших за медицинской помощью, наскоро осматривали военные. Метод сортировки основывался на железной логике. Человек с ранением от мачете мог быть только мятежником тутси, и его приканчивали. Тело бросали в кучу трупов, которые выгружали из грузовиков, автобусов и легковушек. Ополченцы шарили по карманам, размахивали ценными находками и весело кричали.