Патрик Модиано - Кафе утраченной молодости

Я почувствовал прикосновение ее плеча. После того самого обеда в Нейи Ги де Вер пригласил ее на свою лекцию в небольшой клуб неподалеку от «Одеона». Обсуждались две темы: «Темный полдень» и «Зеленый свет». Потом, выйдя из зала, она бездумно пошла куда глаза глядят. И увидела этот самый «зеленый свет», прозрачный и ясный, о котором говорил Ги де Вер. Было часов пять вечера. Бульвар оказался весьма оживленным. Она двигалась навстречу спешащим людям, ее задевали, толкали, пихали локтями… Потом она вышла на тихую улочку, что вела к Люксембургскому саду. Не доходя до сада, она наткнулась на кафе в угловом доме. Оно называлось «Конде».

— Был когда-нибудь в «Конде»?

Я и не заметил, как она перешла со мной на «ты». Нет, я не был там ни разу. По правде говоря, мне не очень нравился Школьный квартал. Он напоминал мне детство, лицей, откуда меня вышибли, университетскую столовку, куда я ходил с просроненной студенческой картой. Я подыхал с голоду..

С тех пор она нашла себе приют в «Конде», где быстро перезнакомилась со всеми его завсегдатаями. Ближе всего она сошлась с двумя: с неким Морисом-Рафаэлем и с Артюром Адамовым. Знаю ли я кого-нибудь? Да. Адамова. Я много раз видел его неподалеку от Сен-Жульен-ле-Повр. Беспокойный, я бы даже сказал испуганный, взгляд. Сандалии на босу ногу.

Она не читала его книг. Он несколько раз просил проводить его из «Конде» до отеля, поскольку боялся ходить ночью один.

В «Конде» ей дали прозвище. Настоящее ее имя было Жаклин, но теперь ее звали Луки. Конечно, если я хочу, она познакомит меня с Адамовым, да и с другими тоже. Даже с Джимми Кэмпбеллом, английским певцом. И еще с Али Шерифом из Туниса… Как-нибудь встретимся в «Конде» днем… Иногда она приходила туда и по вечерам, когда муж задерживался на работе. Часто он приходил очень поздно…

Она посмотрела на меня и после минутного колебания призналась, что с каждым разом ей все труднее и труднее возвращаться домой, к мужу, в Нейи. Лицо ее сделалось озабоченным, и больше она не произнесла ни слова.

Потом мы ехали на последнем поезде. Мы были одни в вагоне. Пересаживаясь у Звезды, она дала мне номер телефона.

И сегодня на улице мне случается слышать по вечерам голос, который зовет меня по имени. Тягучий, с хрипотцой — и я сразу узнаю: это Луки. Я оборачиваюсь, но никого не вижу. Я слышу этот голос не только по вечерам, но иногда и летним днем. Знаете, летом бывают такие дни, когда не сразу вспомнишь, в каком году ты живешь… Все повторяется. Одинаковые дни, ночи, места, встречи. «Вечное возвращение».

Часто я слышу ее голос во сне. Все происходит точь-в-точь как наяву — и, проснувшись, я долго не могу прийти в себя от удивления. Как-то мне приснилось, что я выскальзываю из дома Ги де Вера в то же самое время, как мы вышли вместе с Луки в тот первый день нашего знакомства. Я глянул на часы — одиннадцать вечера. Одно из окон первого этажа было увито плющом. Я отворил калитку, добрался до площади Камброн и двинулся в сторону надземки. Тут-то и раздался голос Луки. Она позвала: «Ролан!» Два раза… Голос звучал иронично. Это она подсмеивалась над моим именем, именем, которое на самом деле таковым и не было. Я выбрал себе такое простоты ради; это имя годилось везде и могло сойти в случае чего и за фамилию. Практичное имя. И, конечно же, вполне французское. Мое настоящее имя звучало весьма экзотично. А в то время я старался не привлекать внимания к своей персоне. «Ролан!..» — крикнула она. Я обернулся. Никого. Я стоял посреди площади, как тогда, в первый раз, когда мы не знали, что сказать друг другу.

Проснувшись, я решил отправиться к тому дому, старому дому Ги де Вера, и посмотреть, действительно ли есть там плющ. Я доехал до Камброн на метро. По этой ветке Луки всегда возвращалась к мужу в Нейи. Я провожал ее. Часто мы выходили на станции «Аржантин», недалеко от отеля, в котором жил я. И каждый раз она хотела остаться… но делала над собою последнее усилие и возвращалась в Нейи… Тем не менее настал момент, когда она осталась…

Шагая по площади Камброн, я испытывал странное ощущение, потому что от Ги де Вера мы добирались сюда всегда поздно ночью. Я толкнул калитку и сказал сам себе, что бесполезно искать здесь кого-либо… В Париже больше нет книжного магазина «Вега», нет Ги де Вера, нет Луки. Но окно первого этажа действительно было увито плющом, совсем как во сне. Я растерялся. А действительно ли то был сон? Мгновение я стоял под тем окном, недвижимый. Я надеялся услышать голос Луки, я ждал, что она позовет меня снова. Но нет. Никого. Тишина. Однако у меня вовсе не возникло такого впечатления, что с поры Ги де Вера прошел большой срок. Наоборот, мне казалось, что время застыло навечно.

Я припомнил один текст, который настучал одним пальцем, еще когда знал Луки. Я назвал его «Нейтральные зоны». Существуют в Париже такие «переходные» места, «no man’s land» [4] «Ничейная, безлюдная земля» (англ.). , где все существует как бы на грани бытия, не имеет постоянных форм или даже пребывает в незавершенном состоянии, но при этом обладает устойчивостью. Я мог бы назвать такие места «вольными зонами», но определение «нейтральные» мне показалось более точным. Как-то в «Конде» я спросил об этом Мориса-Рафаэля — он же был писателем. Тот пожал плечами и смерил меня насмешливым взглядом: «Вам лучше знать, дружище… Я не очень хорошо понимаю… Пусть будут нейтральные — какой смысл спорить?»

Площадь Камброн и квартал между Сегюр и Дюплекс, все эти улочки, что выходили к переходам надземной линии метро, лежали в области нейтральной зоны. Поэтому в том, что именно здесь я встретил Луки, нет ничего странного или случайного.

Текст этот я где-то посеял. Пять страничек, настуканных на машинке, которую одолжил мне Закария, один из «Конде». Там было еще посвящение: «Луки, из нейтральной зоны». Я не знаю, какого она была мнения об этом опусе. Вряд ли она дочитала его до конца. Текст был немного нудный — перечень районов и названий улиц, которые ограничивали собой эти самые «нейтральные зоны». Иногда я указывал какие-то дома, иногда — объекты побольше. Однажды, когда мы сидели в «Конде», она прочитала посвящение и сказала мне: «А знаешь, Ролан, неплохо было бы пожить недельку-другую в каждом из этих районов, что ты перечислил…»

Улица Аржантин, где я снимал комнату, точно находилась в нейтральной зоне. Кому бы пришло в голову искать меня там? Те, с кем я встречался здесь, были мертвы — в социальном смысле. Как-то раз, листая газету, в рубрике «Судебная хроника» я нашел раздел, который назывался «Признаны без вести пропавшими». Некто по фамилии Таррид не появлялся по месту своего постоянного проживания вот уже тридцать лет и не подавал о себе никаких вестей. Суд высшей инстанции признал его «без вести пропавшим». Я показал заметку Луки. Мы сидели у меня. Я сказал ей, что уверен, что этот парень живет на улице среди десятков таких же, объявленных «без вести пропавшими». К тому же все окрестные дома имели на своих фасадах вывески «Меблированные комнаты». В этих местах не спрашивали вашего удостоверения личности, и исчезнуть там было очень легко. В тот день мы отмечали с приятелями день рождения Хупа в «Конде». Поэтому на улицу Аржантин мы с Луки приехали не вполне трезвыми. Я отворил окно и заорал как можно громче: «Таррид! Таррид!» Мой голос прокатился по пустынной улице эхом. Мне даже почудилось, будто бы эхо донесло до нас ответ. Ко мне подошла Луки и тоже крикнула: «Таррид!» Детская шутка. Мы покатились со смеху. В конце концов я убедил себя, что этот парень, Таррид, услыхав нас, проявится и таким образом мы сможем воскресить всех «без вести пропавших», что обретались на этой улице. Через несколько минут пришел коридорный и стал стучать в нашу дверь, воззвав загробным голосом: «Тише, пожалуйста!..» Потом мы услышали его тяжелые шаги вниз по лестнице. Тогда я заключил, что коридорный сам является таким же «без вести пропавшим», как и Таррид, и все прочие, кто скрывался в меблирашках на улице Аржантин.