Ирина Степановская - На богомолье

— А вы не ошиблись при первом подсчете? Может, их и было только девятнадцать? — неуверенно подал голос со своего места анестезиолог. Он не любил и побаивался операционной сестры.

— Я в операционной работаю тридцатый год, молодой человек! — веско заметила ему в ответ Лизавета Васильевна. — И до двадцати считать еще не разучилась!

Анестезиолог опустил глаза и опять уткнулся в свою книжку. Конечно, он считал, что операцию уже давно пора было заканчивать, но решил пока молчать.

Якушев отволок мусорницу в угол, приподнял вставленный в нее резервуар и осторожно заглянул внутрь. Клочки ваты, какие-то бумажки, осколки ампулы из-под лекарства — обычный больничный мусор горкой лежал на дне. Якушев ногой подпихнул мусорницу к двери и одним движением перевернул ее на пол. Анестезиолог из любопытства тоже приподнялся со своего места. В кучке использованных бинтов вертикально стоял москит с зажатым в браншах сигаретным окурком.

— Да вот же он! — с видом фокусника показал Александр Петрович всем присутствующим.

— Я, слава Богу, еще в своем уме! Ничего не путаю! — перекрестилась на аппарат искусственного дыхания Лизавета Васильевна.

— Это я, дурак, решил покурить, пока больному наркоз давали! — вдруг вспомнил Дмитрий Сергеевич и с радостью, что ситуация наконец прояснилась, стал с удвоенной быстротой ушивать рану.

Анестезиолог облегченно вздохнул, покрутил головой, воздев глаза к небу, закрыл свою книжку и убавил количество смеси, поступающей из аппарата. Теперь наступал его час работы. Операции подходил конец.

— Слушай, Дима! — сказал в направлении операционного стола Якушев, выметая остатки мусора в коридор и там уже отправляя их в контейнер. — В приемном тебя еще девочка дожидается с аппендицитом.

— В огороде полно работы, а от вас не уйдешь! — возмутилась операционная сестра. — Чья девчонка-то?

— Не из нашего района. Из богомольцев.

— Угораздило же ее!

Анестезиолог тоже мечтал, как минут через тридцать, выведя больного из наркоза и отвезя его в палату, он усядется в ординаторской у окна со стаканом крепкого чая, домашним пирогом, который положила ему на вечер жена, и дочитает в покое свою книжку. Но не повезло. К тому же если аппендицит осложненный…

— Причем скорее всего аппендицит у нее флегмонозный и с ограниченным перитонитом, — подтвердил его опасения Якушев.

— Н-носят этих богомольцев черти на нашу г-голову! — заметил, не прекращая орудовать кривой иглой и зажимом, Дмитрий Сергеевич.

— Еще у них и полиса нет! — просветил до конца обстановку Якушев.

— Так что ж теперь без полиса — помирать? — вдруг возмутилась со своего места Лизавета Васильевна. — Мы тридцать лет без полисов работали и больных всех лечили, дай Бог каждому! А теперь придумали какие-то полиса, а в больнице все хуже и хуже! Ни порядка нет, ни лекарств! Инструменты как в шестидесятых годах закупили, так с ними и работаем!..

Доктора решили воздержаться от разговоров, и Александр Петрович вышел из операционной, чтобы пойти посмотреть анализы девочки. До автобуса оставалось сорок минут, но сумка у него была уже приготовлена и стояла в ординаторской, идти же до автостанции от больницы было всего минут пять.

— Ну, где анализы? — спросил он у фельдшерицы Анны Ивановны, входя в приемный покой.

Девочка с закрытыми глазами лежала на кушетке, будто спала, женщина с сыном сидели на скамейке в коридоре. Анализ крови подтвердил предположение Якушева.

— Зайдите сюда! — позвал он Марию. — У дочери вашей острый аппендицит. Ее надо оперировать. Операция без полиса стоит денег. — Он замолчал.

Мария сначала смотрела на доктора непонимающим взглядом, но вдруг лицо ее изменилось, покраснело от гнева, и из глотки вырвался крик:

— Ты это нарочно подстроил, безбожник! Ты все придумал, чтобы деньги с нас получить! Нет у Сашеньки никакого аппендицита! И денег у нас нет! Вставай, доченька! Пойдем отсюда скорее! Богу помолимся, все и пройдет! Другие-то небось уже до храма дошли и ноженьки у престола преклонили, а мы все здесь с этими нехристями колупаемся! Чтоб вам всем пусто было над бедной женщиной и дитем измываться!

Александр Петрович выслушал эту тираду молча, пристально разглядывая свои ногти. Потом посмотрел на Марию, взглянул на часы.

— Вот что, тетка! — сказал он спокойно и властно, как привык разговаривать с больными, а не с работниками бухгалтерии. — У меня сейчас автобус, и я уезжаю в отпуск. Здесь остается второй хирург, он сейчас работает в операционной. Если ты еще голову не совсем потеряла и хоть что-нибудь соображаешь, дожидайся его и умоляй прооперировать девочку. Если же ты совсем без головы, то тогда забирай ребенка и отправляйся куда хочешь. Загубишь дочку — сама будешь виновата. Я тебе все сказал.

Александр Петрович встал и пошел из комнаты. Пятнадцать минут у него было на то, чтобы забрать свою сумку и успеть на станцию. Времени терять больше было нельзя. Сунув свой легонький кошелек в нагрудный карман рубашки, Якушев подхватил свой нехитрый багаж, посмотрелся в зеркало на удачу и побежал по лестнице к выходу. Быстрым шагом прошел он по коридору мимо лежащей на скамейке Саши, на ходу прощаясь, махнул рукой фельдшерице Анне Ивановне и уже было откинул марлевую простыню, закрывавшую вход на улицу, как почувствовал, что кто-то схватил его сзади за брюки. В недоумении — зацепился за что-то? — Якушев обернулся. Перед ним на коленях рыдала Мария.

— Ты чего это, тетка? Вставай! — в смятении отпрянул от нее Александр Петрович.

— Доктор! Спаси мою дочку! Сделай ей какой-нибудь укол! — хрипло, как зверь, зарыдала богомолка и протянула к нему узловатые руки.

— Там же наверху остался второй врач! Сейчас закончит операцию и придет! — Якушев попытался стряхнуть с себя цепляющуюся женщину, но оказалось, что это не так просто. — Анна Ивановна! — что было силы заорал врач. — Ну что это такое! Не день сегодня, а наказание! Помогите хоть вы отодрать ее от меня! Я же на автобус опаздываю!

Но фельдшерица, которая минуту назад спокойно сидела за своим столом, сейчас будто нарочно куда-то провалилась. Вся больница молчала как вымершая, и только Мария рыдала надсадно, словно мужик.

— Вставай же, тетка! — взмолился Александр Петрович. — Ну что ты меня держишь! Этим твоему горю не поможешь! — Он стал отрывать от себя цепкие руки женщины.

— Да посмотри сам! Умирает она, ягодка моя ненаглядная! Укол ей сделай!

Машинально Якушев повернулся в сторону девочки. Действительно, за какие-нибудь полчаса лицо девочки изменилось почти неузнаваемо. Кожа ее теперь приобрела серо-зеленый цвет, черты лица заострились, под глазами расплылись темные круги.