Евгений Городецкий - АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА

Михалеев хлопнул в ладоши, лицо его сияло таким восторгом, что и Заблоцкий улыбнулся.

– Силен…

– А потом, когда плиты клали сверху, оставили в одном месте зазор сантиметров семьдесят. Когда полы стали настилать, я это место для себя отметил. А уж когда заселились – вырезал люк… Свет туда провел, стеллажи вдоль стен оборудовал, верстак. Погреб выкопал. Вот тебе и отпуск. Зато имею дополнительную комнату.

– Подпольную?

– Вот именно. – Михалеев засмеялся.

– И во сколько она тебе обошлась?

– Стоимость балкона. Уложился в смету.

Вид у Михалеева был торжествующий. А Заблоцкого, – хоть он и не относил себя к категории людей, которые чужие удачи воспринимают как личное оскорбление, – радость Михалеева не то чтобы покоробила, но ответной радости у него не вызвала.

– И где у тебя этот люк?

– В кухне. Как раз посредине.

– И газовая плита там?

– Ну, а как же! Плита, отлив, два крана – все как у людей.

– Я не о том, – сказал Заблоцкий. – Боюсь, что ты рискуешь в один прекрасный день взлететь на воздух. Вместе со своей трехкомнатной квартирой, мебелью и прочим.

– Это почему же? – Михалеев перестал улыбаться.

– Видишь ли, Ефимыч, в помещениях, где стоят газовые плиты, всегда присутствует какое-то количество газа. А поскольку газ тяжелее воздуха, то он сквозь щели в полу будет просачиваться в твое подземелье, скапливаться там и когда-нибудь достигнет взрывоопасной концентрации. Ты полезешь с папироской в зубах за маринованными помидорчиками или там чиркнешь спичкой – и усе. Вздрогнуть не успеешь. А нам придется на венок сбрасываться.

– Погоди, погоди… Ты серьезно?

– Тебе это любой слесарь-газовщик подтвердит. И тут же оштрафует. Так что зацементируй, пока не поздно, свой лаз и прорубай новый, из спальни.

– Ничего себе – «прорубай»… Там под полом плита бетонная сантиметров тридцать… – Михалеев усиленно соображал. – А если вытяжку поставить? В форточку?

– Вытяжка – это для запахов, для угара. Она сверху тянет, а газ внизу остается… Неужели тебя строители не предупредили?

– Строители… – выразительно проговорил Михалеев и умолк, остекленел взглядом.

– Не переживай так сильно, Ефимыч, и вообще будь фаталистом: кому суждено быть повешенным, тот не утонет.

С этими словами Заблоцкий отошел, оставив Михалеева в растерянности. А так ему, куркулю, и надо. Недвижимость себе завел!

Сотрудники (Заблоцкий мысленно, а иногда и вслух называл их сослуживцами, а зарплату – жалованием) были уже на местах, но еще не работали, обменивались различными суждениями. Заблоцкий снял чехол со своей «гармошки», включил освещение и начал просматривать под увеличением отобранные для съемки шлифы.

Закуток справа от входа, где стояла его аппаратура, был отгорожен шкафами, чтобы не мешал свет из окон, а слева находился им собственноручно выстроенный фоточулан. Благодаря этому, на остальной площади стояло всего три письменных стола, и сидели за этими столами женщины, в разное время перешагнувшие сорокалетний рубеж. У Заблоцкого своего стола не было, он и так занимал слишком много места.

Следует заметить, что в институте, несмотря на перенаселенность, а может, именно благодаря ей, жизненное пространство распределялось в строгом соответствии с должностями, званиями и степенями. У инженеров и мэнээсов столы были однотумбовые; у старших инженеров и начальников отрядов- двухтумбовые плюс подвесные полки на стенах. Старшие научные сотрудники имели в придачу персональные книжные шкафы, завотделами – по два шкафа и, кроме того, стеллажи с образцами. Отдельным кабинетом располагал только заместитель директора, глава всего этого учреждения.

Почему не директор? Потому, что базовый институт находился на берегу теплого моря. Там были и директор, и главный бухгалтер, и все, как положено. Здесь же обтекаемый подтитул «филиал», финансовая и научная зависимость, ассигнования па третьей категории. Словом, задворки науки, как утверждали злые языки.

…Разговоры постепенно стихли, лишь чертежница Эмма Анатольевна Набутовская бормотала себе под нос:

– Эти планы переделывать три дня, господи боже мой, все спешка, спешка. Валя, дай лезвия! Ссохлось все в голове, ничего уже не соображаю, старая дура… Теперь все выдирать надо. Нету острого лезвия? Резинка, как каблук, гвозди забивать можно… Надо бы выйти еще колбасы купить… Вся прямо киплю от злости. И в условных все наврано, ну прямо наказание господне. Нет ума! Лишь бы дырку не процарапать. Надо не нервничать. Ох и напахала я, друзья милые!

Эмма Анатольевна возводила на себя напраслину. В путанице была виновата не она, а завотделом, небрежно внесший коррективы в черновик. Чертежницей Эмма Анатольевна была классной, «чистоделом», ей поручали самые ответственные планы, и работала она главным образом на завотделом. Ее не раз сманивали на больший оклад и в трест, и в экспедицию, но она хранила верность завотделом, с которым работала с незапамятных времен, еще в тематической партии. «Сделаю из Харитона доктора, тогда и уйду, – говорила она и добавляла: – А он мне даже благодарность к Восьмому марта не объявил…»

Заведующего отделом рудных полезных ископаемых, кандидата наук, звали Харитоном Трофимовичем Ульяненко. Но о нем позже.

К жизни Эмма Анатольевна относилась легко, и ее лунообразное лицо с маленькими, близко поставленными глазами и носом-туфелькой редко омрачалось, хотя умом ее природа не обделила.

Старший инженер Валентина Сергеевна Брюханова. Это к ней обращалась Эмма Анатольевна, когда просила лезвие. Рослая, «под гвардейца деланная», как определил ее когда-то Заблоцкий. В филиале она тоже работала со дня основания, но все ее звали по имени. Потому, наверное, что Валя спортсменка, активистка и вообще человек безотказный. Вызовет ее начальство, попросит проникновенно: «Валя, нужно то-то и то-то».

И Валя бросает свое семейство и едет в другой город на спартакиаду в составе сборной теркома по волейболу. Или тащится двумя трамваями к черту на кулички обследовать жилищные условия какого-нибудь лаборанта, которого и в список-то на квартиру внесут года через полтора, не раньше. Или сдает кандидатский минимум, потому что начальству нужен «охват».

В науку Валя пришла обычной для геологинь дорожкой. После института несколько лет – полевая экспедиция, беспокойная должность участкового геолога. А потом, когда появилась семья, первый ребенок и бивуачный быт стал тяготить, потянуло обратно в город, на круги своя. Приткнулась в тематическую партию, помаленьку начала вникать в минералогию, а когда открыли филиал, автоматически стала его сотрудницей.

…Эмма Анатольевна побухтела еще немного и умолкла, слышалось только царапанье, да под ухом Заблоцкого ровно и слабо гудел реостат накала.