Евгений Городецкий - АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА

– Стопроцентная? Почем за мэтр?

– Готовый покупал, – оторопело вымолвил Василий Петрович и, спохватившись, каменея лицом, миновал Заблоцкого.

Василий Петрович Коньков тоже был северянином со стажем и, в отличие от многих, умел планировать свою жизнь на годы вперед. В последний отпуск он совершил турне по южным городам страны в поисках места, где можно было бы обосноваться капитально, с перспективой безбедной пенсионной жизни, так что жилищный кооператив его не устраивал. Кроме того, Василий Петрович мечтал о моторке и о рыбалке, поэтому ему был нужен город на реке, ну и чтоб было где работать. Определившись по части географии, Василий Петрович через дальнего, но честного родственника (поскольку сам не имел городской прописки) купил «хату» за 24 тысячи новыми – кирпичный дом 10X14 с мансардой, местным водяным отоплением, газом и приусадебным участком. Позаботился Василий Петрович и о будущем трудоустройстве: привез с Севера новенький диплом кандидата наук и через малое время прошел на вакансию старшего научного сотрудника. О нем говорили: «пороха не выдумает, но мужик цепкий»; «умеет жить»; «чужого не возьмет, но своего не упустит» и так далее – все из того набора ярлычков, которые мелкие завистники и неумехи рады нацепить на крепкого, уверенного в себе удачника.

«И ты туда же, – с укором подумал Заблоцкий, – человек тебе, можно сказать, подарил пять рублей, а ты его не только облажал, но еще и гадости про него думаешь. Нехорошо-с…»

А между тем, посмеивался про себя Заблоцкий, возвращаясь в комнату, Василий Петрович мне симпатизирует: всегда с интересом и участием выслушивает мои теорийки и даже предлагал в свое время перейти к нему на тему, «перспективы» рисовал. И у него, кроме всего прочего, зрелая дочь на выданье, кончает в этом году университет, и Эмма Анатольевна, которая все про всех знает, обмолвилась, что девица эта довольно мила и прекрасная хозяйка… А почему бы и нет? Напроситься в гости под благовидным предлогом, а дальше режиссура несложная: трогательное семейное чаепитие у самовара, сперва разговор о чем-нибудь доступном и общеизвестном, потом завладеть вниманием присутствующих, помотать интеллектом, выдать папочку сенсаций, ссылаясь на самые авторитетные источники похвалить варенье или печенье. Главное, маменьку охмурить, вдвоем с папенькой они дочь уломают, распределением припугнуть. Ну, а Витька – это для них грех молодости…

А такой симбиоз, если подумать, оч-чень выгоден для обеих сторон: мои идеи и папенькина деловитость и маневренность. Он ведь в науке – как автомобиль без горючего, втайне понимает это и, приглашая меня к себе на тему, небось делал на меня ставку.

Кто только не ставил на меня за мои 26! Мама. Марина. Маринина мама. Харитон. И еще один человек…

Вспомнив об этом человеке, Заблоцкий сразу же вспомнил сыроватый полумрак палатки, коптящий язычок свечи, реечный походный стол, и вкус коньяка ощутил, и запах колбасного фарша, и острый взгляд сидевшего напротив Князева.

Так вот, Андрей Александрович, на сегодня я и ваших надежд не оправдал. Зря вы меня отправили обратно, никому от этого лучше не стало. Ни мне, ни другим.

Тут Заблоцкий увидел, что стоит у дверей своей комнаты, будто подслушивает. Он мягко открыл дверь и услышал конец сердитой Валиной скороговорки:

– …все равно считает себя самым умным.

«Про кого это она? – подумал Заблоцкий. – Неужто все еще про меня? Во раздухарилась!»

Встревать в разговор он, однако, не стал, сел к прибору и потрогал пальцем бумажку в нагрудном кармане. А базар-то до пяти. М-да…

Демонстративно громко он спросил у Эммы Анатольевны, который час, и, выждав две-три минуты, подошел к столу шефини.

– Зоя Ивановна, вы не сможете меня сегодня пораньше отпустить?

Зоя Ивановна выпрямилась на стуле, закрыла глаза у нее была привычка начинать фразу с закрытыми глазами.

– Я не возражаю, но… – Она взглянула на Заблоцкого и мягко спросила: – Снимки-то вы успеете сделать? Послезавтра статья со всеми иллюстрациями должна лежать на столе Харитона Трофимовича, иначе она не попадет в сборник.

– Успею, – пообещал Заблоцкий. – Завтра день впереди, в случае чего – после работы останусь.

– Ну хорошо. Не забудьте в книге расписаться.

Книга эта лежала в приемной, на столе у секретарши. Заблоцкий написал свою фамилию, поставил время ухода, в графе «Время прихода» сделал прочерк, что означало: «Ушел до конца рабочего дня», в графе «Куда ушел» написал: «В магазин фототоваров», «Кто отпустил» – «Руководитель темы 3. И. Рябова». Палец его полез вверх и нашел фамилию Михалеева: «До конца рабочего дня», «По семейным обстоятельствам». Честный человек. Что это у него за обстоятельства?

Заблоцкий выскользнул из приемной и быстро пошел по коридору к «черной» лестнице. Сегодня ему никого из сотрудников видеть больше не хотелось.

Ветер швырнул в лицо мелкий злой дождь.

Лимонов не оказалось, только мандарины, мелкие, как абрикосы, и побитые. Заблоцкий взял полкилограмма. Там же на базаре купил в киоске «Веселые картинки» и два толстых цветных карандаша – красный и синий.

У рынка он сел на трамвай, которым прежде ездил на работу ежедневно, – знакомый рижский вагон, знакомая кондукторша, время от времени повторявшая, как автоответчик: «Граждане, приобретайте билетики. У кого впереди нет – передавайте».

Привычно царапнуло сердце, когда завиднелась пятиэтажка с лоджиями. Раньше, проезжая мимо с кем-нибудь из знакомых или сотрудников, он говорил не без гордости: «Здесь я живу». Место была тихое, зеленое, и дом добротный, ведомственный. Маринина мама, желая счастья единственной дочери, разменяла свою двухкомнатную квартиру, им с Мариной уступила отдельную однокомнатную в этом доме, а сама удовольствовалась комнатой в коммунальной квартире.

Узковатая лестница с крутыми пролетами. Сколько раз таскал он по ней Витькину коляску. Площадка между третьим и четвертым этажами, подоконник из мраморной крошки с навечно въевшимся фиолетовым чернильным пятном Дверь их квартиры. Витая бронзовая ручка, которую он приобрел в антикварном магазине и долго ломал голову, как привинтить ее к дверному полотну из прессованного картона. Звонок «Мелодия», поставленный им уже после возвращения с Севера… Который раз идет он сюда в качестве «приходящего папы», а эти овеществленные свидетели прошлого никак не оставляют в покое, пора бы уж привыкнуть.

Обивка двери смягчила музыкальный звон, а шаги в домашней обуви и вовсе приглушила. Щелкнул замок, дверь приоткрылась (надо отдать ей должное – никогда не спрашивает: «Кто там?», и на «глазке» не очень настаивала, когда все соседи в подъезде обзаводились этим подсматривающим устройством), и они с Мариной увидели друг друга. Марина растворила дверь и посторонилась, давая ему пройти.