Александр Коротенко - Трепанация

– Я спросил, как она проявляла любовь по отношению к вам, а не вы?

– Она заботилась обо мне, – удивленно сказал Осип, – разве не ясно?

Психолог в сомнении покачал головой.

Помолчали.

– Вы говорили, что у вас не было друзей.

– Ну, у меня был один друг, Артур. Он жил в соседнем подъезде. У него что-то было с ногами. Они были такие кривые, и он не мог нормально ходить. Но у него было очень красивое лицо. С ним никто не хотел дружить, кроме меня. Но это было недолго, он переехал с родителями. А потом был еще один мальчик, Олег. Тот был старше меня, но ходил все время с бабушкой, потому что у него что-то было с головой. Он был как ребенок по развитию. Но с ним мне запретила общаться мать. А в школе – нет. Не было друзей.

– Вам хотелось быть с ними?

– Вначале да, а потом я уже привык. Я же рассказывал раньше.

– Ну хорошо. Время наше подошло к концу. Мне бы хотелось, чтобы вы написали письмо отцу, и мы вместе с вами его в следующий раз почитаем. Договорились?

– Хорошо, – с удивлением ответил Осип.

– Представляется, что контакт с вашим отцом мог бы быть конструктивным. Возможность декларирования ваших внутренних претензий, возможность выразить ваше отношение и ваши ощущения может быть очень позитивной для вас.

– А если он не ответит на мое письмо или не ответит на мои вопросы?

– Понимаете, Осип, это не столь важно. Гораздо значимее то, что вы сможете высказаться. Сможете выжать из себя ту обиду, которая накопилась в вас.

Он еще долго рассказывал Осипу о скрытых механизмах взаимоотношений между сыном и отцом и как это может трансформироваться в последующей психической жизни личности, но Осип уже проговаривал в своем сознании то, что он скажет или напишет отцу.

Когда он вышел в приемную, Вениамина не было. Осип сказал об этом Александру Борисовичу. Тот без слов нашел график приема клиентов и хотел самостоятельно записать его на следующий прием, но вместо этого задумался и, вспомнив нечто важное, проговорил:

– Меня не будет около месяца. Я уезжаю читать лекции.

Клиент: Осип Москвин. 30 лет.

3 визит. Стандартное время. Объективно: спокоен, уравновешен. Немного отстраненно рассуждает о себе. Рассеян. Ищет диалога с отцом. Рассказал, возможно, травматичную историю про кошку и мать. Отношение к происшедшему не определил. Возможно, испытал сильнейший стресс, отчего «заболел». Роль матери неясна. Говорить о ней не хочет.

В целом динамика положительная. Клиент пытается отыскать причины душевного беспокойства. Конструктивен. Общее состояние 4–.

Сновидения кажутся сильно нафантазированными, поскольку выглядят слишком детальными, чтобы быть действительными. Не просматривается связь с реальными переживаниями. Непонятна возможность их использования в сессиях с клиентом.

Почитать записи сновидений. Поговорить о матери.

Я лежал на чем-то очень твердом и неровном. Тело болело в отдельных местах, соприкасаясь с ним. Я открыл глаза и стал рассматривать то, что было перед ними. Камень, изрытый морщинами и оспинами. Отполированный человеческой кожей и временем. Теплый по ощущениям, но чужой и отстраненный от меня.

Я приподнял голову, пытаясь осмотреться. Рядом с моей головой двигались ноги. Старые, молодые, но все грязные. Босые или обутые в сандалии, но двигающиеся целенаправленно.

Затылком я почувствовал чье-то прикосновение. Теплое и влажное. Я повернул голову. Собака. Лохматая, неухоженная. Один глаз коричневый, другой небесно-голубой. Она обнюхала меня и побежала по своим делам.

Я сел и окунулся в шум человечества. Оглядевшись, я увидел людей, прижимающихся к стенам домов. Они кричали и показывали руками в одну сторону. Я поднял голову и увидел перед собой метрах в десяти сгорбленного человека, волокущего на плечах большое бревно с перекладиной. Он двигался в окружении толпы людей прямо на меня, сидящего посередине узкой улочки на дороге, мощенной булыжниками.

Его глаза бессмысленно смотрели в землю. Грязные длинные волосы спутаны. Рваная одежда открывала его грязное тело.

Осознание, что это Он, пришло до того, как я увидел болтающуюся на Его груди дощечку, на которой чья-то корявая рука написала углем: «Царь Иудейский». Люди вокруг весело смеялись, плевали в Него или бросали корками апельсинов. Он приближался ко мне, но я не мог встать и уступить Ему дорогу. Он навис надо мной и застыл, тяжело дыша. Правый глаз заплыл от кровоподтека, левый слабо приоткрыт. Темный и мутный, он смотрел на меня.

Небольшая борода и усы. Над левой бровью кровь. Нос перебит и свернут немного направо. Левая щека над скулой опухла от плотного синяка. Губы Его были разбиты в кровь, и она вместе со слюной капала на меня. Лицо Его вызывало отвращение, настолько оно было безобразным от соприкосновения с людьми. Оно было одним лицом всего человечества. Человечества, выразившего себя в этом лице.

– Тебе тяжело? – спросил я. – Тебе так же тяжело, как простому человеку, или Ты пытаешься представить себе тяжесть своей ноши?

Вокруг Его головы летали мухи. Они садились на Его лицо и ползали по губам, забираясь почти в рот.

– Ведь Ты Бог, зачем Тебе эти мучения? Брось этот груз, вымойся и живи своей жизнью.

Но Он молчал, тупо уставившись на меня и, похоже, не понимая ни меня, ни происходящего. Вдруг Его тело дернулось, и Он двинулся на меня и через меня. Я сжался внутренне в предчувствии удара бревна, но в последний момент, закрывшись руками, откатился в сторону.

Последнее, что я увидел, это толстый конец бревна, который волочился по мостовой, оставляя за собой светлую полосу. Впрочем, многочисленные ноги ее почти тут же затирали.

Я сел на камень у стены рядом с каким-то человеком. Он был стар и в белых одеждах. Белых и слишком чистых. Его лицо скрывала борода и длинные седые волосы.

– Я созерцатель, а тебе зачем это надо? – вдруг спросил он меня.

– Я не знаю, зачем мне это надо. Мне это не надо. Все происходит само по себе. Я не могу этому помешать. Наверное, я слаб, чтобы что-то менять. А зачем Ему это надо? – с надеждой спросил я.

– Он тоже не знает. Он должен.

– Кому Он должен?

– Себе. Кому же еще.

– Я слышал, Он хотел спасти человечество?

– Разве? – удивленно посмотрел на меня старик. – А оно в этом нуждается? Человечество.

Он замолчал. Он не задумался. Он просто замолчал.

Я заглянул в его глаза в ожидании продолжения. Они были серыми, почти бесцветными и бездушными, как камень. Они ничего не выражали. Они просто были.

– Человечество – этот молодой зверек – хочет только одного. Ему необходим только опыт. Любой опыт и любой ценой.