Александр Коротенко - Трепанация

Разговоры личностей отличаются от разговоров обычных людей тем, что рано или поздно они приводят к действию.

Так и произошло.

Осип пришел к отцу.

Не закрывая двери кабинета, с порога и не здороваясь:

– Я все обдумал и пришел поговорить.

– А, Осип! Здравствуй, здравствуй. Проходи. Веня, сделай нам чаю.

– Я не могу называть вас отцом, биологическая сущность для человека вторична, как вы понимаете.

Александр Борисович посмотрел на него внимательно, вышел из-за стола, прошел к своему креслу и сел в него, скрестив руки.

Осип подошел ближе.

– Вы, наверное, чувствуете себя богом, управляя людьми и манипулируя их психикой? Ждали, что я приду и кинусь обнимать вас? Ждали слез и признания в любви? Светило снизошло к нам лично, – театрально разведя руки, продолжал Осип. – У вас нет сердца. У вас остался только мозг, наполненный битами информации. А человек – не машина, которую можно настроить и перенастроить, как вам вздумается.

– Ты считаешь? – с иронией заметил Александр Борисович.

– Вы не имеете права быть отцом. Я сочувствую своему брату Вене. В какой кошмар он попал! Вы просто функционер, не несущий никакой ответственности за свои поступки.

Александр Борисович медленно кивнул.

– Какие аргументы могут быть оправданными, когда отец бросает своего ребенка?

Он замолчал в ожидании ответа.

– Никакие, – ответил он за Александра Борисовича. – Молчите? Нет слов?

Тут Александр Борисович посмотрел на Вениамина, стоящего с подносом в дверях.

– А ты как считаешь, Вениамин?

Веня раздумывал, хватит ли у него сил отразить атаку после своих слов.

– Если все так, как говорит Осип, наверное, я с ним согласен, – тихо проговорил он.

– С чем конкретно? – тихо, но внушительно спросил отец.

– Я думаю, бросать ребенка – это безнравственно.

– А если я не мог поступить иначе? Ты не думал об этом?

– Все равно всегда есть возможности проявить свою заботу, – чуть смелее ответил Веня. – У тебя и на меня никогда особенно не было времени, – и он посмотрел куда-то в сторону.

– Вот видите, Александр Борисович, я такой не один, – добавил Осип.

Александр Борисович покачал головой.

– Хорошо. Что еще?

Все молчали.

– Какие еще претензии к богу?

– С вами бесполезно говорить. Для людей вы мертвы. Вы как сантехник, которому все равно, что остается после него, главное – чтобы в трубе вода текла. Если я не ошибаюсь, это называется профессиональной деформацией. У врачей и милиционеров часто бывает, когда они уже не чувствуют чужой боли.

– Это все? Или еще что-то? – спокойно спросил Александр Борисович.

– С вами бессмысленно говорить, но я рад, что сказал это, и надеюсь, что больше не увижу вас в своей жизни.

– Ну хорошо, теперь я скажу, с вашего позволения, – сказал Александр Борисович, кладя ногу на ногу. – Мораль и нравственность – это вы сами придумали и сами с ней разбирайтесь. В крайнем случае можете Ницше почитать. Думаю, читать вы еще не разучились? Бог я или не бог – не вам судить. Я сам за себя в ответе. Надо мной тоже не держали зонтик всю жизнь и пищу не разжевывали перед тем, как положить в рот. А мне это приходится часто делать. Не так ли, Вениамин? – и он посмотрел на Веню. – Но начнем сначала, если уж такая песня получилась. Осип, я не твой отец, – и он выразительно посмотрел на Осипа. – Я не твой отец, Осип.

Тишина. И лишь за окном шум проезжающих машин.

– Как это? – спросил в недоумении Осип. Он нахмурился, пытаясь понять происходящее.

– Да, я жил с твоей матерью, это так, но когда мы познакомились, тебе было уже около года. Кто твой отец – я не знаю. Я хотел жениться на твоей матери и усыновить тебя, но по известным тебе обстоятельствам мы не смогли быть вместе. Когда мне переслали из Америки твое письмо, я понял, что ты считаешь меня своим отцом. Точнее сказать, тогда я понял это. Моя ошибка была, наверное, в том, что я решил использовать это в психологических, так сказать, целях. Ты нуждался в объекте своей обиды, чтобы высказаться. Чтобы снизить то внутреннее напряжение, которое в тебе копилось долгие годы. Вот я и решил стать таким объектом для тебя и в твоих же интересах. Но я не твой отец.

Молчание.

– Присядь, успокойся.

Осип машинально сел в кресло напротив психолога.

– Пока не ясно, но мне кажется, что мы добьемся нужного эффекта.

Осип посмотрел на него с желанием что-то сказать, но слов не было, и психолог ему помог.

– Помолчи. Не торопись. Понимание придет само. Мне тоже это далось нелегко. Но ведь я никого не обманывал. Я старался лишь быть как можно ближе к действительности. От этого казалось, что я бездушен и бессердечен, но, поверь мне, действительность куда более бездушна и бессердечна, чем я. Так как мне быть? Быть мягкотелым и сочувственным? Быть благодушным и сердечным? А дальше что? Чем я смогу помочь в таком случае людям? Они ждут уверенности и помощи. Так ведь?

Осип кивнул.

– Вот ты капитан, и твой корабль полон детей, а ты сбился с курса и не знаешь, куда плыть. Что ты сделаешь? Вместе с ними начнешь плакать и сокрушаться, что все пропало, и ждать гибели? Или все же будешь рисковать, хоть и с вероятностью ошибиться?

Молчание.

– Все мы живем в первый раз, – усмехнулся Александр Борисович. – Веня, ну что, мы выпьем чаю, или ты так и будешь там стоять?

Веня как будто вышел из оцепенения.

– Чай уже остыл, наверное.

– Сделай новый, а то я устал с вами что-то.

Веня вышел. Осип сидел молча, склонив голову.

– Что скажешь? Видишь, как бывает в жизни. Сейчас черное, а через минуту белое. Нельзя цепляться за постулаты, они могут быть ошибочными. Критерий оценки только внутри должен быть. Это как с музыкой. Есть классическая музыка, основанная на проверенных канонах, и есть джаз, в основе которого импровизация. Что выберешь, то и сыграешь.

И вдруг без перехода:

– А маму я твою любил. Она потрясающая женщина, но с ней невозможно было сосуществовать, настолько она самодостаточна. Я это понял и, несмотря на любовь, с ней расстался. Ты очень похож на нее. Ты такой же красивый, как и она. Бойся определенности, после нее может наступить хаос. Уж лучше, по мне, привыкать к хаосу. Но это я так считаю. Ты найдешь свой путь. А Веня очень хороший мальчик. Дружи с ним.

– Я пойду, Александр Борисович, – исподлобья глядя на психолога, сказал Осип.

– Ладно, но ты все равно заходи. Мы все же не посторонние люди.

В дверях Осип остановился перед Веней.

– Ты все равно для меня как брат, – с чувством сказал Веня.

– Заходи в гости, – вместо прощания сказал Осип.

Как ни странно, после этого их отношения не прекратились, хоть Осип и испытывал некоторое неудобство. Но это быстро прошло, и они продолжали навещать священника Феодосия.