Александр Колчинский - Москва, г.р. 1952

Особая привлекательность жизни в Ильинском заключалась в том, что в соседнем дачном поселке Отдых жили мои товарищи, в первую очередь, Ксюша Шергова. Ксюшкины родители Галина Михайловна Шергова и Александр Яковлевич Юровский были ближайшими друзьями моих родителей с послевоенных времен, и я воспринимал их почти как родственников. Да и они меня, видимо, тоже. Александр Яковлевич часто называл меня «сынок», и это не звучало искусственно. Мы с Ксюшкой появились на свет с разницей в две недели и начали общаться буквально в колыбели.

Галина Михайловна, известная журналистка, вела передачи на радио и телевидении, ее узнавали на улицах. Юровский писал сценарии многих популярных фильмов, в том числе фильма «Алые паруса» по повести Грина, который принес ему первый успех. Потом он работал на телевидении, стал доктором наук, профессором МГУ. Но для меня, естественно, была важна не их профессиональная карьера, а то, что с Александром Яковлевичем и Галиной Михайловной всегда было интересно и весело. Оба отличались легким нравом, остроумием, образованностью, а Александр Яковлевич, к тому же, обладал феноменальной памятью. В частности, все мало-мальски значительные фильмы мирового кино он помнил наизусть и очень увлекательно рассказывал их кадр за кадром.

Юровский был общепризнанный красавец и щеголь; единственный из всех, кого я знал, он носил шейный платок. При всем этом он многое умел делать (и делал) своими руками и очень этим гордился. Если Александр Яковлевич чем-то и хвастался, то своей квалификацией электрика, которую он получил в молодые годы. Юровский часто говорил: «Главное свойство интеллигентного человека состоит в том, что он делает неинтеллигентную работу лучше, чем неинтеллигентный человек». Помню, закончив какой-нибудь небольшой «проект» – повесив люстру или что-нибудь в этом роде, – Александр Яковлевич гордо произносил одну и ту же фразу: «Эколь нормаль суперьёр!» Это означало, что результатом он доволен.

Мы постоянно виделись в Москве, а также летом на даче. Летом я ездил к Ксюшке в Отдых чуть ли не каждый день. Бывало, и жил там, особенно во время зимних каникул, когда дача деда была заколочена.

С Ксюшкиной дачей связано мое первое знакомство с западной музыкой.

На даче был просторный второй этаж, который зимой иногда сдавали. В начале 1960-х его недолго снимал загадочный для меня человек по фамилии Коган. Загадочность его заключалась прежде всего в том, что было известно: через несколько месяцев он должен уехать в Америку, причем навсегда. Видимо, он женился на американке и дожидался визы. У Когана было два десятка пластинок, которые он охотно давал послушать. Тогда я впервые услышал Джоан Баэз, голос которой меня заворожил, а также Армстронга, исполнявшего, как мне объяснили взрослые, псалмы. Это была пластинка «Louis and the Good Book», обложку которой я также навсегда запомнил: улыбающийся Армстронг стоит перед пюпитром с большой открытой посередине книгой.

Там же, в Отдыхе, я впервые услышал и настоящий рок-н-ролл. На одной из соседних дач жил Ксюшкин троюродный брат Славка, толстый самоуверенный парень года на три старше нас. Ко мне он относился с покровительственной доброжелательностью, и как-то, смерив оценивающим взглядом, позвал зайти к своим знакомым.

Славка привел меня на тесный чердак какой-то дачи, где сидели на койках, как в купе, еще трое подростков. Ребята курили, стряхивая пепел в жестянку. Посередине стоял на табуретке магнитофон неизвестной модели – собственно, остов магнитофона, без крышки и в полуразобранном состоянии, но он издавал божественные звуки: это был Чак Берри, песня «Sweet Little Sixteen» и другие его ранние хиты. В эту компанию я приходил послушать рок-н-ролл еще пару раз, и даже, кажется, без Славки.

Лет с десяти или одиннадцати я стал ездить в Отдых на велосипеде, хотя дорога была неблизкой (примерно три километра в один конец) и, как я теперь понимаю, достаточно опасной. Часть дороги я ехал по загруженному машинами шоссе, потом по городу Жуковскому, затем переходил с велосипедом широкие железнодорожные пути. Все это дед и бабушка прекрасно знали, но (с разрешения папы и мамы, конечно) меня безропотно отпускали. Наверное, им это давалось непросто, но они никогда не обременяли меня излишней опекой. И я это очень ценил.

Вообще «старики», как называл своих родителей отец, старались по возможности мне ни в чем не отказывать, а бабушка меня просто безбожно баловала. Если мне было лень перед сном идти мыть ноги в тазу, то она и не думала на этом настаивать. Она просто приносила мокрое полотенце и протирала мои грязные ступни, причем дед смотрел на подобное безобразие сквозь пальцы.

У меня в детстве никогда не было домашних животных, хотя я мечтал иметь собаку или – на худой конец – хоть какую-нибудь живность. Дед это знал, и ему очень не хотелось, чтобы его внук чувствовал себя обделенным. Конечно, купить мне собаку или даже более мелкое животное, которое осталось бы у меня надолго, дед не мог: боялся гнева моих родителей. А потому он решил раздобыть мне питомца на те летние месяцы, что я проводил на даче.

Сначала дед купил мне на рынке в Ильинском белого кролика. Кролик был в хлипкой самодельной клетке, из которой он все время норовил вырваться. Когда он в первый раз попытался убежать, мне удалось поймать его в последний момент: отчаянным броском в гущу кустов сирени я схватил его за задние лапы. Кролик удрал ночью, оставив пустую клетку, на которую я утром взирал в горестном изумлении.

Чтобы меня утешить, дед купил мне небольшую черепашку, но она, в свой черед, ушла на свободу, причем с первой же попытки. С новой покупкой дед не торопился, а я и не особенно просил. К тому времени я уже осознал, что любое животное надо кормить и поить, а клетку регулярно чистить. Этот опыт помог мне не только примириться с утратой кролика и черепашки, но и посмотреть на всю проблему более реалистически. Именно на это дед и рассчитывал.

Вечером дедушка иногда брал меня с собой в гости – у него было в Ильинском несколько приятелей, все они были простые люди, в основном евреи, выросшие в местечках Украины и Белоруссии. Дедушка говорил с ними часок на идише, пока я отчаянно томился, рассматривая какой-нибудь завалявшийся старый журнал, потом я получал от хозяев щедрую порцию похвал за долготерпение, и мы уходили.

Случалось, к дедушке приходил немного чудаковатый знакомый Александр Давидович, которого за глаза звали «Алтер» («старик» на идише). Алтер был человеком образованным и книжным, он знал не только идиш, но и иврит, читал Тору, и дедушка относился к нему с большим почтением. Алтер приносил коротковолновый приемник, и они вместе слушали «Голос Америки» и Би-би-си. Кроме того, дедушка внимательно читал газеты.