Александр Этман - На седьмой день: рассказы

– Рыбам можно все!

И они с дядькой снова заговорили о футболе. Вернее, говорил только папа, а дядька его внимательно слушал и кивал. Вдруг мальчик заметил, как осока сникла и легла на воду.

– Рыба! – закричал он. – Камбала!

Дядька проворно метнулся к корме. Он подсек рыбу, накрутил леску на правую руку и сказал:

– Это не камбала, но довольно большая рыба. Сейчас – тихо!

Но в это время пригнулась осока на другой леске...

Дальше мальчик не любил вспоминать.

Дядька закричал:

– Эдик, помоги, едри твою коцинь!

Папа подошел к корме, дядька осторожно освободил первую леску и намотал ее на папину руку, а сам побежал ко второй леске. Но папа так хотел вытянуть рыбу, что неосторожно дернул леску и порвал ее, а дядькина рыба, пока он отвлекся, соскочила со своего крючка.

Дядька ругался матом. Папа говорил: «Леску нужно было взять нормальную!» А дядька ругался...

И рыбалка кончилась, потому что они сильно поссорились. А потом они пошли на базар. Папа сказал:

– Сейчас мы купим свежую рыбу!

– Зачем? – не понял мальчик.

– Мы отдадим ее маме и скажем, что поймали. Только ты не проболтайся по рыбалку, хорошо?

– Зачем? – повторил мальчик. – Зачем обманывать? Вон Ростик с дядей Гошей в прошлую субботу ходили на рыбалку и тоже ничего не поймали. Тетя Валя даже не расстроилась.

– То тетя Валя. А мама расстроится. Рыбак, если он пошел на рыбалку, должен вернуться с рыбой, – сказал папа. – Иначе он не рыбак.

– Ты не рыбак, – сказал мальчик. – Ты врач. А я – мальчик.

– Ну ладно. Мне просто будет приятно вернуться к маме с рыбой. Она сидит и ждет, когда мы вернемся с уловом. Правда, она ждет нас к вечеру, а сейчас – день. И потом, мы ведь почти поймали ту рыбу...

– Почти – не считается, – сказал мальчик. А потом папа купил сразу шесть живых карпов. Хотя карпы в море не водятся. Но папа этого, наверное, не знал. И мальчик тоже не знал.

А мамы дома не было. И они налили воду в жестяную ванну, в которой мальчика купали по понедельникам, средам и пятницам, и выпустили туда карпов.

Мама пришла поздно вечером. Папа уже спал, а мальчик – нет.

– Ну, как рыбалка? – прошептала она, целуя его в щеку.

Мальчик вскочил с раскладушки и повел маму на веранду, где карпы плескались в жестяной ванне.

– Вот, – выдохнул он.

Мама посмотрела на карпов. Потом на мальчика. Потом в том направлении, где спал папа. И сказала:

– Ничтожество!

Мальчик проснулся рано, часов в шесть. Он лежал и слушал, как ссорились лето с осенью. Шумели сосны, капли дождя барабанили по жестяной ванне, в которой его когда-то купали по понедельникам, средам и пятницам. Когда был папа, он мыл ванну и заносил ее на веранду. А сейчас она валяется во дворе, в нее падают шишки и хвойные иголки, а моет ее только дождь.

Он слышал, как мама собиралась на работу. Он точно знал, что и в какой последовательности она делает, ему даже не нужно было открывать глаза. Вот сейчас она красит губы, через мгновение – щелкнет клипсами, потом – отвинтит крышку от флакона с духами и через секунду запахнет сиренью и временем, когда все было чудесно и безмятежно, когда все были живы и здоровы и ходили вместе за грибами. И захочется плакать, потому что яснее ясного – этого больше не будет никогда.

А сейчас мама оторвет полоску от вчерашней газеты и напишет записку. Когда мальчик встанет, он прочитает: «Дорогие мои мальчики! На завтрак творожок со сметаной! Опаздываю на электричку. Буду поздно. Целую, М.»

Мальчик знал, что мама уже два месяца ездит на работу не на электричке. В 6.50 за ней заезжает толстый дядька на серой «Волге», и он же поздно вечером привозит ее домой, когда мальчик делает вид, что спит. Сначала он просто не понимал, почему мама говорит и пишет неправду, а потом обиделся. Не из-за самой неправды, а по двум казавшимся ему серьезными причинам: во-первых, мальчик не понимал, как можно так быстро заменить папу на какого-то толстого дядьку, а во-вторых, мамина неправда была какой-то неинтересной, неприятной, легкоразоблачимой – дядька тормозил прямо у калитки, открывал маме дверцу, шумно захлопывал, и машина уносилась, оставляя глубокие следы на сырой глине.

Мальчик наблюдал за ними не раз, и мама, наверное, догадывалась об этом, но никогда ничего не спрашивала и продолжала писать неправду на газетных обрывках. Получалось, что ей все равно, и от этого неправда становилась еще обиднее.

Вот и сегодня дядька затормозил резко, словно хотел продемонстрировать маме, какие замечательные тормоза у его «Волги», и мама побежала восхищаться этими тормозами, и сейчас они поедут по широкому шоссе, и он будет раздувать ноздри, единолично вдыхая мамину сирень.

Мальчик поднялся и вышел на кухню. На столе, как всегда текстом вниз, лежала мамина записка. Он не стал читать, пододвинул стул к шкафу и влез на него. Достать фанерный чемодан все равно не удалось. То ли мальчик был маленький, то ли шкаф слишком высокий, но было понятно: даже если на этот стул поставить другой, то чемодан все равно останется недостижимым.

Вдруг открылась дверь и вошла мама. Она совсем не удивилась тому, что только что безмятежно спавший мальчик в 6.50 утра стоит на стуле и сказала:

– Привет!

И мальчик сказал:

– Привет!

– Я вспомнила, что у нас нет воды. У дедушки болит спина, а мой мальчик еще маленький. Пойду накачаю большое ведро.

У них было два ведра: эмалированное и пластмассовое. В них помещалось совершенно одинаковое количество воды. Мальчик проверял. Но эмалированное ведро звалось большим, а пластмассовое – маленьким.

– Я не маленький! – сказал мальчик. – И ты опоздаешь на электричку...

– Я уже опоздала, – сказала мама. Она вздохнула, взяла ведро и вышла.

Мальчик слез со стула и тоже вышел во двор. Он прошел мимо разросшихся смородиновых кустов к колонке, где мама качала воду, и украдкой посмотрел на калитку. «Волги» не было.

– Ты совсем опоздаешь, – сказал он. – Я докачаю.

– А отнесешь? – усомнилась мама.

– Мама, я давно приношу по пять ведер в день. И хожу в кино один. И приношу дедушке минеральную воду «Джермук». И готовлю ему ужин.

– Ты сам включаешь газ?

– И потом всегда выключаю.

Мама перестала качать воду. Она посмотрела на мальчика как-то странно, словно пыталась вспомнить человека, с которым не виделась очень давно.

– Да, я вижу, что ты уже не маленький. Прости меня, пожалуйста, за это.

Мама обняла мальчика. Мальчик обнял маму. Странно, как быстро разрушаются невидимые стены. И те, на которых все держится, и те, которые разделяют.

Они вместе принесли ведро на кухню.

– Проводить тебя на станцию? – спросил мальчик.

– Дождь... Ты промокнешь...

– Я возьму зонт.

– Зонт возьму я. И буду держать его над моим любимым маленьким большим человеком. Потому что если наоборот, то промокну я. А если вечером снова будет дождь, то ты меня встретишь. Моя электричка приходит в 20.12.