Инна Карташевская - Ибо сильна, как смерть, любовь…

— Смотри-ка, — удивлено сказал он. — Что-то случилось, да, как видно, что-то серьезное. Вон машина полиции стоит.

Действительно, на самом берегу стоял полицейский автомобиль. Очевидно, я так был поглощен мыслями о портрете, что даже и не заметил его. Странно, причем же здесь полиция? Даже если на портрете и в самом деле изображен сам дьявол, вряд ли кто-то бы стал вызывать полицию. По-видимому, здесь что-то другое, тем более что мы уже ясно видели, что недалеко от берега несколько полицейских в лодке пытались зацепить что-то баграми.

Через несколько минут мы подъехали к берегу и быстро выскочили из машины. При виде нас все замолчали и уставились на нас, а потом как-то подозрительно быстро стали расступаться перед нами, давая нам пройти. Все стало ясно, когда к нам кинулась синьора Романо. Вернее, она кинулась к мужу. Вид у нее был самый безумный.

— Бартоломео, — закричала она, — наш Бартоломео.

— Что? — испуганно спросил хозяин. — Что с ним случилось?

— Он умер, — рыдая произнесла она, без сил опускаясь на песок. — Он умер. Ты всегда ругал его, всегда сердился на него, а он умер, мой бедный мальчик.

— Что ты говоришь, женщина? Как он мог умереть? Час назад я разговаривал с ним, он был живой и здоровый. Где он?

Но она не слушала его. Она сидела на песке, раскачиваясь и закрыв лицо руками.

— Эта работа была не для него. Он хотел уйти в монастырь, а ты не позволил ему. Если бы он стал монахом, он был бы жив до сих пор, — рыдая, твердила она. — А теперь он мертв, и я ничего не могу сделать для него.

Хозяин с минуту слушал это, а потом повернулся к толпе.

— Кто-нибудь может мне рассказать, что случилось?

— Я, — отозвался один из молодых парней. — Я видел, как это случилось, но все произошло так быстро, что сделать ничего было нельзя. Я был на берегу возле своей лодки, вон она лежит. Когда вы уехали, Энрико подошел к нему, они с ним о чем-то поговорили, потом тот ушел, а Бартоломео стал мыть катер. Он уже почти закончил, когда, видно, решил, что было бы неплохо еще раз окатить палубу водой. Он спустил ведро на веревке в море, набрал воды и хотел поднять его, да веревка зацепилась за что-то. Он наклонился пониже, с силой дернул за веревку и, видно, слишком перегнулся через борт, потому что не удержался и упал в воду вон там между катером и пристанью. А тут налетела волна, катер качнуло, и он его прижал к сваям, да так сильно, что мгновенно раздавил. Когда я подбежал, здесь уже лужа крови расплылась. Я наклонился, схватил его за рубашку, хотел вытащить, но у него уже вместо головы такое было, — парень безнадежно махнул рукой. — Я начал кричать, люди прибежали, вот вызвали полицию, они только что приехали, отвели катер, сейчас пытаются его достать.

Дальше я не слушал. Как только я узнал, что Бартоломео умер, у меня в голове как будто бухнуло «началось». Что началось, я еще и сам не успел понять, но ноги у меня подогнулись, и я с размаху сел на песок. Как же это понимать? Неужели портрет действительно приносит несчастье? Но ведь этого не может быть, это просто совпадение. Но хорошо, что Бартоломео никому не успел сказать о портрете, иначе все бы уже набросились на меня. Черт, ведь Бартоломео умер, и теперь никто ничего не узнает. Я могу спокойно оставить портрет себе и попробовать его продать. Вот только Энрико. Марио говорит, что Бартоломео о чем-то говорил с ним. Скорее всего, он ему все рассказал. Я огляделся по сторонам. Среди собравшихся людей, Энрико не было. Наверное, он куда-то уехал, потому что на берег высыпала вся деревня. Надо сходить к нему и попытаться узнать, что Бартоломео сказал ему. Я встал и тихонько стал отходить в сторону. В этот момент все вдруг заволновались и бросились к морю. Полицейским в лодке видно удалось найти тело. Они вытащили его из воды и стали грести к берегу. Истошно закричала синьора Романо, к ней присоединились другие женщины. Мне вовсе не хотелось присутствовать при том, как Бартоломео вытащат на берег и тем более смотреть на него. Я повернулся и, пользуясь тем, что все смотрели в другую сторону быстро пошел к дому Энрико. Мне нужно было узнать, что Чокнутый сказал ему и попытаться с ним договориться. Я его хорошо знал, он был мой ровесник. Мы оба хорошо учились в школе и часто разговаривали о том, куда стоит пойти учиться дальше. Но у него было гораздо лучшее положение, чем у меня. Его семья была вполне зажиточная, отец и старшие братья зарабатывали достаточно, чтобы послать его в колледж. Сейчас он был уже на третьем курсе и собирался стать инженером, а я по-прежнему оставался в нашей деревне простым рыбаком из-за того, что у нас не было денег. Я надеялся, что он поймет меня. Он был вполне нормальным парнем, а не таким сумасшедшим, как Бартоломео.

Думая, как лучше начать разговор, я подошел к его дому. Там была только его старая бабушка. На мой вопрос, где Энрико, она ответила, что он уехал в город, и приедет только завтра утром. Пока делать мне было нечего, и я пошел домой. Там как всегда пахло лекарствами, и отец сидел в кресле, обессиленный после очередного приступа кашля. Брат и сестра мои, как видно, тоже были на берегу, хотя я там их не заметил, а мать возилась в кухне. Последнее время она старалась не оставлять отца одного дома, и выходила куда-нибудь только по крайней нужде. Мне пришлось пересказать родителям все, что случилось с Бартоломео, а потом я, смог удалиться в свою комнату, где, наконец, и вытащил портрет на свет божий. Да, вид у него, конечно, был зловещий. Но ведь это, в конце концов, всего лишь разрисованный холст, начал убеждать я себя. Что он может сделать? Все это ерунда, и я надеялся, что Энрико, не принял всерьез то, что Бартоломео ему нарассказывал, и я смогу спокойно отвезти портрет в город, чтобы показать какому-нибудь специалисту. Вот только кому? Я понятия не имел, кто сможет оценить его. Я никогда не имел дело с предметами искусства и у меня не было никаких знакомых экспертов. В конце концов, я решил пойти в художественный музей и спросить там. Ведь есть же у них кто-то, кто оценивает картины и решает, стоит ли их выставить в музее. На этом я успокоился и, спрятав злосчастную картину за книгами на полке, пошел обедать.

Вечером я еще раз вышел на улицу. Бартоломео уже давно увезли, но люди все еще стояли группами на улице, обсуждая страшное происшествие. Проходя мимо я слышал как они, качая головами, удивлялись необычности его смерти. Еще никогда не было такого. Чтобы кто-нибудь вылетел за борт только потому, что ведро за что-то зацепилось. Да и за что он могло зацепиться? И как это получилось, что катер так качнуло, что он раздавил его о сваи? Ведь море было спокойное, даже малейшего ветерка не было. Я шел и радовался, что никто не знает о портрете, иначе не миновать бы мне больших неприятностей. Все бы тут же свалили на меня и заставили бы выбросить портрет в море. Завтра с утра нужно будет как можно раньше встретиться с Энрико и попытаться уговорить его молчать, пока я не узнаю цену. Может, выяснится, что он ничего не стоит, тогда я сразу же избавлюсь от него.