Николай Дежнев - Год бродячей собаки

Уже через полчаса одетый с иголочки, пахнущий французским одеколоном Дорохов садился в огромный, как линкор, бронированный «Мерседес». Придерживавший толстенную дверцу начальник личной охраны — подчиненные звали его за глаза генералом — ласково улыбался.

По трассе ехали цугом: впереди милицейский «Шевроле» с сиреной и мигалкой, за ним, чуть сбоку, огромный джип и уже за хозяином, — замыкавший кортеж второй джип с охраной. Шли ровно, без спешки, но и не притормаживая. Напоминавшие перепоясанные тумбы гаишники собственными жирными спинами сдерживали толпы жавших на клаксоны, нетерпеливых автомобилистов и брали под козырек. Кутузовский и Новый Арбат проскочили за считанные минуты, но уже на подъезде к Никитским воротам с разгона сели в пробку. Сирены машин сопровождения надрывались, но это создавало лишь еще больший хаос в беспорядочно сгрудившемся стаде автомобилей. Через затемненные стекла лимузина, из кондиционированного уюта Дорохов наблюдал, как два майора ГАИ полосатыми жезлами и матом расчищали кортежу путь. Неожиданно Андрей заметил мелькнувший знакомый силуэт и коротко приказал тронувшему было «мерседес» шоферу: останови!

— Андрей Сергеевич, не положено! — пытался урезонить его начальник личной охраны, но Дорохов даже ухом не повел. Открыв массивную дверцу, он вышел в гудевший, рычавший сизым выхлопом ад и, пробираясь между бамперами, направился к тротуару. Андрей не ошибся: в ближайшем кафе у прилавка стояла Мария Александровна и о чем-то вполголоса говорила с толстой женщиной в белой шапочке.

— Эй, гражданин, у нас не курят! — предупредила продавщица, заметив, что Дорохов достает из кармана сигареты.

Мария Александровна мельком обернулась и продолжала прерванный разговор. Андрей не понял, узнала она его или делает вид, что не узнает. Между тем на прилавке перед Машей появилась чашечка кофе и тарелочка с венгерской ватрушкой. В это время дверь с улицы отворилась и в кафе вошли два плечистых молодых человека в одинаковых темных костюмах и галстуках. Даже в выражении лиц у них было что-то общее. Один из парней остался стоять у входа, второй, оглядевшись, направился к арке в стене, ведущей куда-то в глубину помещения. Круглое лицо продавщицы стало цвета ее собственной, кокетливо сдвинутой на бок шапочки. Мария Александровна взяла с прилавка чашку и тарелку и направилась с ними к стойке, у которой стоял Дорохов. Ближайший из охранников внимательнейшим образом следил за ее движениями.

— Будьте любезны, — попросил Андрей, — сделайте и мне кофе!

— Вам тоже с ватрушкой? — едва ли не автоматически переспросила женщина за прилавком.

— Да, пожалуйста! — ответила за Дорохова Маша.

— Он очень любит мучное, но скрывает: боится поправиться.

Андрей молча наблюдал, как она устраивается напротив него у стойки, как размешивает сахар. Вся белая, продавщица поставила перед ним заказ и, глядя снизу вверх на человека, чье лицо знала вся страна, робко заметила:

— Вообще-то у нас самообслуживание…

Мария Александровна раскрыла сумочку и подала ей деньги, а Дорохову сказала:

— Действительно, Андрей Сергеевич, могли бы, для разнообразия, и сами о себе позаботиться! Да вы кушайте, кушайте, я угощаю…

Плохо понимая, что происходит, работница прилавка переводила удивленный взгляд с женщины на мужчину.

— А вы, правда, тот самый, что на плакате? — спросила она, набравшись храбрости.

— А что, не похож? — улыбнулся Дорохов.

— Да нет, очень даже похожи, — продавщица рассматривала его, склонив голову набок. — Только в жизни вы старше и грустнее.

Андрей посмотрел вслед удалившейся в свой угол женщине, повернулся к Маше.

— Ты тоже так считаешь? Мы ведь давно не виделись…

— Говори за себя. — Маша откусила кусок ватрушки, запила его кофе. — Я, лично, вижу тебя по несколько раз на дню, достаточно в любое время суток включить телевизор. Чаще показывают только прокладки с крылышками…

Собравшийся было полакомиться ватрушкой Дорохов едва не поперхнулся.

— Вот что, ребята, — обратился он к сотрудникам службы безопасности, — пойдите, подышите свежим воздухом!

Подождав, когда парни закроют за собой дверь, Андрей повернулся к Маше.

— Я тебе звонил и домой, и в институт…

— Домой?.. У меня теперь другой дом. Я вернулась в свою старую квартиру, там не так остро чувствуется одиночество. А на работе ни с того, ни с сего изменился номер телефона. Наверное совпадение, правда? — Маша смотрела на Дорохова с издевательской улыбкой.

— Но я-то здесь при чем? Ты прекрасно знаешь, чем я был занят. Сегодня последний день кампании…

Мария Александровна продолжила за Дорохова:

— … и в девять вечера вся страна прильнет к экранам телевизоров, чтобы узнать, что поведает нации новый президент.

— Да, именно! И обращение еще предстоит записать. — Голос Дорохова звучал раздраженно и обиженно. — Между прочим, ты зря по этому поводу иронизируешь. Страна ждет, чтобы президент навел порядок, помог каждому…

Маша всплеснула руками, горько усмехнулась.

— Вот видишь, ты уже научился выдавать собственные интересы за чаяния масс, за правду в последней инстанции. Еще один шаг — и о себе будешь говорить в третьем лице. Оказывается, власть и чувство юмора — вещи плохо совместимые.

Дорохов промолчал, полез в карман за сигаретами, но, вспомнив запрет, убрал пачку обратно. Маша подняла взгляд от стола, посмотрела Андрею в глаза.

— Знаешь, а ведь я все это время с тобой разговаривала. Я хотела, чтобы ты, по ту сторону экрана, меня услышал. Я очень этого хотела.

Дорохов поколебался, но все же заставил себя спросить:

— Услышал — что?

Мария Александровна только безнадежно махнула рукой.

— К чему теперь об этом. Поздно, Андрюша, все поздно. Ты и сам теперь не хочешь ничего знать.

Дорохов набычился, глядел исподлобья, на щеках вздулись, заходили злые желваки.

— Нет уж, начала, так договаривай!

Маша смотрела на него с какой-то непонятной, сочувственной улыбкой.

— А я ведь знала, что мы с тобой должны встретиться. Ночью не могла заснуть, а под утро забылась, и мне приснился удивительно яркий и какой-то пронзительный по своей достоверности сон. Я видела палаточный город, окруженный земляным валом с башнями, и в центре его большую квадратную площадь. На ней правильным каре стояли в боевом вооружении римские легионеры, а в стороне, на возвышении, пугавший меня большой деревянный крест. Какой-то человек сидел в кресле с лицом тяжелым и надменным, и другой, бородатый уродец, подмигивал мне из-за его спины. Речь шла о твоей жизни или смерти, и только я могла тебя спасти. — Маша беспомощно улыбнулась. — Будильник прозвонил, лежу, и так тревожно на сердце…