Маргарита Хемлин - Клоцвог

Оставался Мишенька. Мой Мишенька. Взрослый, самостоятельный, красивый, умный, добрый во что бы то ни стало. Его мучения с его отцами, даже смерть Гили — фикция или самодельный факт, это принадлежало безраздельно только ему. Так пусть же он разбирается с ними сам.

Отсюда и дальше — страха нет. Страх похоронен на неопределенной глубине. Я ни в чем не виновата.

Да. Итоги надо подводить постепенно. И постоянно, а то можно далеко зайти.

С радостью и вдохновением я запечатала письмо. Отнесла на почту, потому что не смогла довериться почтовому ящику возле подъезда.

Но дело не в этом.

Я ждала ответа в замирании сердца. Миша написал через две недели. Он благодарил, просил узнать, есть ли методички, программы в помощь поступающим или можно достать учебники и так далее. Вопросы четкие, ясные. Прослеживалась мысль: мальчик сильно повзрослел. Почерк почти печатными буквами, видно, что старался.

Живо представила, что послание сочинялось в минуту отдыха, в матросском кубрике после тревожной вахты. Возможно, мешали сильная качка и шторм. А Миша усердно выписывал каждую букву, чтобы донести до матери свой привет и благодарность. Бывает ли под водой качка, мне неизвестно, но, во всяком случае, удобств мало.

Меня смутило, что Мишенька принял мое предложение с первого позыва. Но особых интересов, кроме шашек и, до некоторой степени, часов, у него никогда не существовало, а надо же учиться и работать на хорошем надежном месте.

Специальность на каждый день есть специальность на каждый день. С ней идут по жизни вплоть до конца.

Миша написал также, что ВУС у него — акустик, и, может, это пригодится в институте. Чтобы я выяснила.

Примечание про какой-то ВУС меня чуточку разозлило своей безответственностью — скорее всего Миша разболтал часть военной тайны, но раз письмо пришло без вычерков, значит, все нормально.

Я с гордостью прочитала письмо Марику, хотя он желал посмотреть сам. Я согласилась, но сначала все-таки прочитала с выражением и пригласила Эллу послушать.

Когда дело дошло до ВУС, он улыбнулся.

— ВУС — это сокращенно: военно-учетная специальность. Мой дядя Изя любил повторять: «Их вус?» — «Я знаю?» Да. Он про военно-учетную специальность ничего не знал.

Элла зыркнула на Марика и убежала в свою комнату. Наверное, записать новые сведения про евреев.

Мы остались вдвоем над письмом Миши.

Я постучала пальцем по конверту:

— Немедленно займусь вплотную. Пойду в Губкинский, выясню, достану учебники. Правильно?

Марик ответил:

— Их вус?

Забрал письмо — прочитать самостоятельно. Я напомнила, чтобы потом вернул обратно.

Да. Репков уехал не вовремя. Он бы посоветовал, направил к нужным товарищам для консультаций и налаживания связей. Но впереди оставалось много времени. А Саша возвращался через полтора месяца. Что можно сделать сию минуту — надо делать. Меня переполняла жажда деятельности.

Все мне отдавалось легко. Я выпросила методички, достала учебники и программу для поступающих. Соорудила посылку и отправила по месту назначения.

Я не спрашивала про акустику, а решила дождаться Сашу, чтобы узнать из первых рук.

И только я устремилась вперед, только успокоилась. Случилось.

Меня вызвали в школу лично, по телефону. Не на родительское собрание, а с глазу на глаз.

Учительница моей доченьки рассказала мне, что дети в классе взяли моду читать классный журнал. Случалось — учительница оставляла на своем столе без присмотра. Мало того, что это документ, там оценки и прочее. Там же в конце имена-отчества родителей с телефонами и национальностью в особой графе.

И вот как-то ученики сосредоточились именно на последней странице — где имена-отчества и национальности. И смеялись. Известно, что детям все кажется интересным. То, из-за чего можно над кем-нибудь поиздеваться. Я вынесла это из педагогического опыта.

В классе были две девочки-еврейки и один мальчик. Включая мою Эллу, естественно. Что бы она про себя ни навоображала.

И вот дошли до первого еврея. Каплан Анатолий Меирович — отец мальчика Юры Каплана. Громко провозгласили: «Еврей». Потом, как назло, по алфавиту — Лифшиц Лилия Товиевна — еврейка. Мама девочки Лифшиц Светы. Тоже во всю силу: «Еврейка». Ну и в самом конце дошли до моей — Файман Марк Мойше-Янкелевич, наш Марик. Папа, значит, наш дорогой. И с растяжкой:

— Вот еврей, так еврей!

Конечно, можно понять. Необычное отчество, даже на фоне еврейских.

Все смеются. Мальчик Каплан молчит, а сам бледный, как смерть. Света Лифшиц уставилась в парту, даром что мою Эллу подбивала насчет того, что они русские с ней на фоне родителей-евреев.

А моя дочь подходит к столу, берет журнал, аккуратненько закрывает его и бьет по голове мальчишку-бандита-второгодника, который еле научился разбирать буквы, а зачитывает национальности во всеуслышание. И она так сильно лупила его по голове, что у мальчика из носа и ушей пошла кровь.

На этом месте вошла учительница и отобрала журнал. Он почти пришел в негодность. Потому что у моей девочки достаточно дурной силы, чтобы истрепать что хочешь, не то что бумажный классный журнал.

Учительница тут же устроила разбирательство. Почему вообще посмели взять журнал и из-за чего инцидент.

Все молчат.

А Элла одна сказала:

— Кутузов Славик самовольно взял журнал и читал вслух национальности.

Учительница спросила:

— И за это ты его побила?

Элла ответила:

— Да. Я при всех сейчас скажу, что мои товарищи по классу — дураки. И вы, Марина Петровна, дура. Потому что такие вещи в журнале писать нельзя.

И моя доченька пошла на свое место.

Учительница ее выгнала из класса без дальнейших разговоров.

И вот теперь она вызвала меня.

Мне ничего не было известно от Эллы. Картину восстанавливала сама Марина Петровна при помощи подробного опроса второклассников и теперь излагала.

Я узнала, что на протяжении трех дней после происшествия Элла не являлась на занятия. А сегодня пришла как ни в чем не бывало.

Я, во-первых, заверила, что совершенно не в курсе дела. Ежедневно Элла выходила из дома в положенный час и возвращалась как обычно после занятий на продленке.

Учительница посмотрела на меня сочувственно.

— У вас очень трудная девочка.

Я кивнула, но возразила:

— Дело не в ее трудности.

Марина Петровна спросила:

— А в чем же дело?

— Вы сами знаете, в чем.

— Ах, вы, конечно, про это самое. Свернули на пробитую дорожку.

— Да, свернула. Я вас уважаю как педагога. Но надо было посвятить урок объяснению, что евреи бывают и хорошие. А вы замяли.

— Я не против, больше того, у меня подруга как раз еврейка. Но ваша дочка меня обозвала дурой. При всем классе. А мне через три года на пенсию. Мне еще тут три года работать. С каким именем я уйду? Про меня пересказывать будут по школам. Вот это я называю вопиющий факт. Это проблема общественного звучания. А национальность — что такое? Я не понимаю. Ну, сказали: «Еврей». Ну, даже при всех. Ну, в журнале написано. Как говорится, из слова песни не выкинешь. Это же надо так воспитать своих собственных детей, я вас имею в виду, чтобы они от одного названия своей родной национальности шарахались и бесились!