Мухаммед Хайкал - Зейнаб

Мысли теснились в моей голове, но я не мог ответить на вопрос: почему же я полюбил? Тогда я пожелал разобраться в чувстве к прекрасной феллашке, захватившей мое воображение. Почему я бежал туда, где находилась она, наслаждался ее взглядом, голосом, ходил за ней следом? Если б только я мог разобраться, подлинная ли эта любовь, или тоже лишь зов природы, выражение стремлений будущего поколения появиться на свет божий! Если бы я любил, я не забыл бы о ней даже после приезда двоюродной сестры. Если же меня к ней влекли только силы природы, то почему же я никогда не хотел обладать ею? Я и сегодня не стремлюсь к этому, мне просто хотелось говорить с ней, сидя в укромном уголке, целовать ее, слышать ее милую речь, ласковые слова…

Я никак не мог понять своего истинного отношения к этой девушке. Много часов провел я, погруженный в печальные размышления. И вдруг меня осенило.

Да, целью моей было поговорить с этой поденщицей, побыть с ней наедине, целовать ее. Однако зачем? Чего я втайне ждал? Разве я не надеялся на большее? Я все‑таки попался бы в сети природы, которая обманом и хитростью привела бы меня к продолжению рода. Да, это так. Девушка была прекрасно сложена, красива, сильна. Oт нее исходил аромат юности. Наш сын унаследовал бы лучшие черты своих родителей. И таким образом совершилось бы движение вверх по лестнице эволюции.

Тут меня охватила дрожь. Я почувствовал, что все мое существо протестует, требуя от разума не переходить определенную грань. Хватит с нас этой философии, которую преподносят нам французы и англичане! Давайте держаться того, что нам завещано отцами, чтобы идти вперед спокойным, размеренным шагом. Я не хочу нарушать законы и обычаи предков, следовать зову страсти и руководствоваться в жизни философскими учениями европейцев. Обычаи наших отцов освящены временем, а новые идеи едва вышли из колыбели разума.

Однако победило все‑таки разумное начало. Оно взяло верх над убеждениями моей среды, и полет моей мысли стал свободным и независимым. Мой разум шел по пути размышлений без робости и страха. Я смеялся над любовью, скорбел о ее порочности — и сожалел о ней.

И тогда возник все тот же старый вопрос — вопрос о семье. В свое время все мои суждения о браке были продиктованы протестом против социальной несправедливости. Сейчас я стал думать о браке по‑новому, без лишнего волнения и горячности.

Эта проблема занимала меня с ранней юности, когда первая искра любви запала в сердце. Больше всего толкала к таким размышлениям среда, в которой я жил. У нас любые внебрачные отношения между мужчиной и женщиной считаются связью низменной, будь это чистая любовь, дружба или просто вежливое внимание одного человека к другому. Это‑то и помогло мне понять истину, тем более что порочность нашего общества легко обнаружить, особенно такому внимательному наблюдателю, каким был я в ту пору. У меня вызывали презрение интимные отношения между женщиной и мужчиной, я признавал только сердечное волнение и упоение поцелуями. Все остальное представлялось мне низким, отвратительным преступлением против невинности ради удовлетворения своей похоти. За примерами далеко ходить не надо: большинство людей стремится к браку как к средству удовлетворить свою животную страсть.

Потом мои раздумья потекли по другому руслу. Я решил проверить, насколько приложимы мои теории к реальной жизни.

Мир — колесо, вращающееся в бесконечности. И всякий предмет в океане жизни только точка этого колеса. Так и современное поколение только точка в океане вечного и бесконечного бытия, которое началось неизвестно когда и неведомо когда кончится. Этому вечному круговороту природы служит присущее человеку и животным, да и всему живому, стремление к продолжению рода. Люди хотят увековечить свой род. Эта могучая сила движет миром.

Я считаю, что в старые времена индивидууму и обществу было легче жить. Человек, занимающий высокое положение в обществе, влиятельный и физически сильный, а следовательно, способный производить сильных особей, покупал тех рабынь, какие ему нравились. Такой характер отношений, конечно, не способствовал возникновению взаимной любви между мужчиной и женщиной, но он удовлетворял нужды общества. И если бы не унижение женщины, я сказал бы, что этот путь ближе всего к природе и закону. Сегодня же люди утверждают, что живут в эпоху общественного прогресса, а положение на самом деле создается поистине бедственное. Зачастую юноша и девушка вступают в брак, не зная и даже не видя друг друга.

Размышляя таким образом, я понял наконец, в чем причина моей любви к двоюродной сестре: меня гнал инстинкт и желание познать счастье, если таковое вообще существует на свете. Я стремился увековечить свой род, оставить после себя потомство. Природа властно влекла меня к женщине, которая могла стать матерью моих детей. Удивляться тут не приходится: мужчина всегда ищет девушку, которая бы ему понравилась, и надеется, что она подарит ему здоровых детей. Если же у него нет выбора, он женится на любой женщине из своей среды. Теперь различия между классами столь велики, что многие считают представителей низших классов людьми низшей расы, а себя — элитой. И разве не этим объясняется то, что выбрал‑то я себе в жены двоюродную сестру, а не кого‑нибудь другого?

Я не общался с низшими классами общества, не было мне и никакой надобности обращаться к тем, кто считался выше меня. Но сегодня — сознаюсь, хотя и стыжусь этого признания, — несмотря на многочисленные серьезные пороки моей среды, я все еще смотрю на угнетаемые классы взглядом пусть неоправданного, но превосходства. А ведь среди феллахов я видел многих мужчин, которые поражали меня своим благородным обликом, учтивой речью, спокойным нравом, а также женщин, которые были несомненно красивы, умны и обходительны. Трудно преодолеть преграды, разделяющие классы. Мы нарушаем их только тогда, когда хотим сделать из представительниц низших классов объект для своих развлечений. Мы жаждем их и в то же время глубоко их презираем.

Мой выбор пал на двоюродную сестру, потому что я знал ее с детских лет, дольше, чем любую из знакомых мне девушек. Она могла дать мне счастье и выполнить вместе со мной долг природы. Потом я познакомился с той феллашкой, которая растревожила мою душу. Первая любовь уступила место второй, но я вернулся к первой, когда задумал жениться.

Я не собирался вступать в брак с феллашкой. Меня влекла к ней ее красота, я хотел смотреть на нее без конца и наслаждаться. Она казалась мне прекрасной ожившей статуей. Поэтому неудивительно, что я пропадал в полях.

О, как сладостно было целовать ее, прижимать к своей груди, ощущать ее покорность, видеть ее порозовевшие щеки, томный взор, трепещущие губы, невнятно что‑то шепчущие.