Сулейман Файяд - Живой мост

— Остановись, Атва! — доносились до него голоса. — Вернись в деревню!

Но Атва с лихорадочной поспешностью шел все вперед и вперед, не обращая внимания на призывные крики и топот ног бегущих сзади людей.

Так длилась эта погоня, пока односельчанам не стало ясно, что вернуть его невозможно. Тогда они остановились и долго еще стояли на дороге, полные тоски и печали, пока он не скрылся вдали.

Перевод О. Фроловой и И. Лебединского

Он будто вырос из-под земли. И окаменел как изваяние — неподвижный седой старец среди развалин, перекрученных железных балок, груд металла и кирпича. Мне показалось, что я ненадолго закрыл глаза… Но я их не закрывал! Неведомые силы в мгновение ока вынесли старца из-под руин и поставили на пустынной площади.

— Ну, чудеса! — воскликнул я оборачиваясь. — Почему мы не заметили его раньше? Статуя, а не человек!

— Мне кажется, он больше похож на привидение, — медленно ответил мой спутник. Он был поэтом и мыслил иначе, чем я.

Старец стоял не шевелясь, сжимая винтовку. Вдруг он пошел в нашу сторону. Размашистым твердым шагом. Клянусь аллахом, ему было под семьдесят. Белая борода, длинные всклокоченные волосы, которых давно, видимо, не касались ножницы. Чалма, как у шейха. Но джуббы [6] Джубба — длинная, до пят, рубаха. нет. Просторные, перевязанные внизу шаровары. На ногах тяжелые горные сапоги. Другой бы в них едва сдвинулся с места, а он шагал легко и быстро.

— Это и есть шейх из Караме! — с уважением и любовью прошептал сопровождавший нас федаин [7] Федаин — палестинский партизан. .

Старец уже был рядом. В нас вонзился его пристальный и, как мне показалось, гневный взгляд. С резко очерченных губ слетел презрительный вопрос:

— Это еще что за невидаль?

— Гости, господин шейх.

— Чужестранцы?

— Арабы, — поторопился ответить провожатый и, видимо, боясь, что ему не поверят, повторил: — Арабы господин шейх.

— Не может такого быть! — раскатистым басом выкрикнул старец, оглядывая нас с головы до ног. — Арабы? И без оружия?! Да как им не стыдно?! Позор! Позор!

Не ожидавший столь резкого выпада, федаин молчал.

— В общем‑то вы правы… — пролепетал поэт и, не получив поддержки, тоже умолк.

Я не знал, что и делать: в программе нашего посещения Караме эта встреча не была предусмотрена.

— Прости, господин шейх! — нашелся федаин. — Они приехали сюда совсем ненадолго.

Казалось, новый довод сделает старца более покладистым. Куда там!

— Ты сказал, что они арабы! — гремел над площадью его бас. — Назвал гостями! Гостями на собственной земле! Разве арабы не хозяева здешних мест?!

Наш провожатый согласно закивал головой, и это было самое правильное, что он мог сделать. Извинения — будто зыбучие пески пустыни: одними не наладишь отношений, другими не укрепишь почву. Чем многословнее он стал бы оправдываться, тем больше, чувствуя свою правоту, нападал бы старец.

— Господин шейх, это журналисты. Они собираются рассказать читателям…

«Вовремя федаин это говорит…» — подумал я с облегчением и, немного успокаиваясь, глянул на моего спутника, который, казалось, тоже повеселел. Но мы ошибались.

— Хватит с нас болтовни! — рявкнул старец и, не давая никому открыть рта, продолжал: — Какой прок от вашей писанины? Вот чем надо работать, а не бумагу марать! — Он потряс перед нами винтовкой и для большей убедительности выстрелил в воздух.

Это было настолько неожиданно, что я отшатнулся. Поэт отскочил еще дальше.

А старец легкой походкой уже уходил прочь. Еще шаг, и он скрылся в развалинах. Исчез. Так же мгновенно, как и появился.

Вот что рассказал нам о шейхе Ата сопровождавший нас федаин.

Когда на город напали израильтяне, шейх Ата был у родственников, навещал больного. Его уговаривали остаться. Под защитой стен было не так опасно, как на улице, но он поспешил домой, к жене и уже взрослому, но единственному сыну.

Идти было недалеко. Один проулок, второй. Вдруг от взрыва авиабомбы рухнуло здание. Закричали раненые, пронзительно завопили женщины. Лестница будто повисла в воздухе. В уцелевшей пристройке плакали дети. Шейха так и подмывало подняться к ним, утешить, укрыть в безопасном месте. Но он шел и шел вперед. Быть может, и в его доме были раненые, которые нуждались в помощи.

Когда он выходил на центральную улицу, его окликнули:

— Стой, шейх Ата! Куда идешь! Стой!

Только сейчас он увидел приземлившийся вертолет. Услышал свист пуль. Вертолет был поврежден. Из него выскакивали вражеские автоматчики и, подбегая к домам, бросали в окна гранаты, стреляли из пулеметов. С деревьев падали срезанные пулями ветки. Федаины отстреливались из-за углов и с плоских крыш.

Шейх укрылся в саду. Сражение разгоралось. А он, пригнувшись, сидел за оградой. И смотрел, как воюют другие. Хотел броситься сам. Но чем бы это кончилось? У него не было даже кухонного ножа.

Из переулка спешило подкрепление. Прислонившись спиной к стене, вражеский автоматчик стрелял вдоль улицы. Подойти к нему было невозможно. Неожиданно на балконе, что висел над автоматчиком, защищая его от выстрелов с крыш, появился юноша. И, не раздумывая, прыгнул сверху на врага. Блеснул кинжал.

А потом шейх увидел, как юноша — да, это был настоящий мужчина! — схватил автомат. Но он, видимо, не умел с ним обращаться: крутил его в руках, нажимал на что-то — оружие бездействовало. Тогда он отшвырнул его.

В нескольких метрах от него из-за выступа дома стрелял другой автоматчик. Широкая спина сотрясалась от выстрелов. Подняв кинжал, юноша устремился к нему. Удар — и почти одновременно короткая очередь. Откуда-то сбоку. Юноша схватился за грудь и рухнул на поверженного врага.

«Сын мой, будь таким же храбрым! — взмолился шейх. — Откликнись, Реда! В каком переулке ты бьешь извергов? Не посрами рода нашего! Отомсти за то, что я, безоружный, гляжу, как гибнут молодые!»

Он еще не знал, что сын и жена погибли. Это стало известно позднее, когда враг был отбит. Взору шейха предстали еще дымившиеся развалины его дома. Федаины помогли шейху откопать тела родных и похоронить их в саду, под единственным уцелевшим деревом.

Склонившись у могилы, долго молился шейх Ата, а потом направился в мечеть, чтобы совершить последний обряд. Но торопился он напрасно, мечети не было, враги разбомбили ее. Рухнул высокий минарет, засыпало обломками михраб [8] Михраб — ниша в мечети, в сторону которой обращаются молящиеся во время молитвы. …

На рассвете следующего дня над разрушенным городом, в котором, казалось, вот-вот снова начнут взрываться бомбы и засвистят пули, раздался привычный призыв.