Питер Хёг - Дети смотрителей слонов

Вы, конечно, можете поинтересоваться, как это у меня хватило смелости на такое. Я ведь и дорогу до булочной могу постесняться спросить, но тут мне приходится признать, что это был действительно один из тех случаев, когда я превзошёл самого себя.

Но если вы когда-нибудь познакомитесь с Конни, то поймёте, что бывают женщины, которые могут пробудить в мужчине самые исключительные качества — пусть даже им едва исполнилось шесть лет.

Она ничего не ответила. Просто начала медленно, очень медленно раздеваться. И когда она оказалась совершенно голой, то подняла руки и так же медленно стала поворачиваться передо мной. Я видел нежный светлый пушок на её коже, а бочка казалась похожей на корабль или на церковь, нас обволакивал пивной дух, который за столетия впитался в доски. И я заметил, что в происходящем между Конни и мной каким-то образом участвует и весь остальной мир.

Последнее мгновение — самое спокойное. Я маленький, мне, наверное, года три, у нас только что появился Баскер Второй, он забрался в мамину с папой постель, где я спал. Я сползаю с кровати на пол, распахиваю стеклянные двери и выхожу в сад. Думаю, была осень: солнце стоит совсем низко, трава — ледяная, она холодит и обжигает ноги. Между деревьями раскинулась огромная паутина, на её нитях висят капельки росы, словно миллионы крошечных бриллиантов, отражающихся друг в друге. Ещё очень рано, и утро такое новое и свежее, и другого такого никогда не будет, и прежде никогда не было, да и нужно ли ему повторяться? Ведь это утро будет длиться вечно.

В это мгновение мир совершенен. Нет ничего, что нуждалось бы в доработке, да и нет никого, кто мог бы это сделать, потому что людей нет, нет даже меня, всё заполняет радость. Но длится это совсем недолго, и скоро куда-то исчезает.

Знаю, что в вашей жизни случались подобные мгновения. Не точно такие, но похожие.

Я хочу заставить вас сосредоточиться на тех секундах, когда вы ещё не осознаёте, насколько необыкновенно всё вокруг, и не начинаете размышлять.

Потому что как только появляются мысли, вы снова оказываетесь в тюремной камере.

Камера, о которой я говорю, — довольно мрачное место. Это не просто камень, цемент и решётки на окнах.

Будь это так, проблем было бы меньше. Если бы мы находились в обычной тюрьме, мы бы обязательно нашли решение, даже такие скромные личности, как мы с вами. Не сомневаюсь, мы бы раздобыли в Грено или Орхусе двести-триста граммов розового порошка, который используют для реактивных двигателей авиамоделей, когда на Финё проводится День воздушных змеев и планеров. И, конечно же, нашли бы кусок железной трубы и две какие-нибудь заглушки, набили бы трубу порошком, просверлили бы в ней отверстие, вставили бы фитиль от новогодней петарды и пробили бы в стене здоровенную дыру, и тогда — ищи-свищи нас.

Но что в этом толку? Ведь та тюрьма, о которой я говорю и которая есть наша с вами жизнь и одновременно способ, которым мы её проживаем, тюрьма эта — не только каменные плиты и цемент, но также наши слова и мысли. И мы сами строим и укрепляем её, и это-то хуже всего.

Как тогда, когда Соня спросила меня о Конни. В следующее же мгновение, сразу же после того как от потрясения изменился мир, всё вернулось на свои места. Я подумал: неужели это правда, неужели это про меня. Может, это про какого-нибудь другого Питера? Почему именно я? И если это действительно про меня, то вдруг она потом разочаруется во мне? И сколько это может длиться? И даже если это будет длиться — во что веришь и на что надеешься, — то когда-то ведь это должно закончиться?

«Они жили счастливо до конца дней своих».

Такой конец меня никогда не устраивал.

Перед сном отец обычно читал Тильте, мне и Баскеру. Когда сказка заканчивалась словами «Они жили счастливо до конца дней своих», я всегда чувствовал какое-то беспокойство, которому не мог найти объяснения.

Нужные слова удалось найти Тильте. Однажды — ей тогда было лет семь, а мне пять — она спросила: что такое «конец своих дней»?

— Это значит до смерти, — ответил отец.

Тогда Тильте спросила:

— А они достойно умерли?

Отец замер. А после сказал:

— Об этом здесь ничего не написано.

— И что потом? — спросила Тильте.

Я прекрасно понимаю, откуда у Тильте мысли о достойной смерти. Этого она набралась у Бермуды Свартбаг Янсон — акушерки и одновременно похоронного агента — так уж получилось, ведь остров наш невелик, и поэтому многим жителям приходится одновременно работать в двух-трёх местах, как, например, маме, которая работает органистом, служителем при церкви и инженером-консультантом на машинно-тракторной станции.

Тильте часто общалась с Бермудой, и даже помогала ей укладывать покойников в гроб. Так что фразу о достойной смерти она позаимствовала у неё.

Но это лишь часть объяснения. Потому что представьте: вы сидите с семилетней девочкой и читаете ей сказку про то, как кто-то там жил счастливо до конца дней своих — ради этого самого хэппи-энда, ведь дети перед сном должны прийти в хорошее настроение и, оглядевшись по сторонам, поверить в то, что папа и мама, и они сами, и собака тоже будут счастливо жить до конца дней своих, до которого так далеко, что с таким же успехом можно сказать, что жизнь их будет длиться «вечно». И тут семилетняя девочка спрашивает, достойно ли они умерли.

Когда Тильте задала свой вопрос, я понял, почему никогда не мог смириться с такой концовкой. Я не мог или не решался думать как Тильте. Но я как будто чувствовал. Что, может быть, они и будут жить счастливо. Ну а что будет, когда они доберутся до финиша, до конца дней своих?

Это, наверное, будет уже совсем не так круто.

Я расскажу, что произошло с нами. Но вовсе не для того, чтобы получился рассказ о нас. Всё это для того, чтобы самому попробовать вспомнить, когда дверь открывалась, и чтобы показать её вам.

Я не могу помочь вам пройти через эту дверь, потому что сам по-настоящему в неё ещё не входил. Но если мы сможем её обнаружить и попытаемся, пусть не сразу, войти в неё — вы и я, — то я знаю, что когда-нибудь мы обязательно выйдем на свободу.

Никогда не поздно устроить себе счастливое детство.

Мы с Тильте прочитали это в одной библиотечной книге, мне эта фраза всегда нравилась. Но не стоит вдумываться в неё. Если начинаешь задумываться, то дальше ты уже никуда не сдвинешься. Ты придёшь к выводу, что это как-то бессмысленно, ведь детство твоё уже закончилось, а то, что закончилось, изменить нельзя — слишком поздно.

Вместо этого нужно просто оставить внутри себя эти слова: «Никогда не поздно устроить себе счастливое детство».

Думаю, так правильно. Хотя иногда это оказывается довольно трудно.

Но Тильте говорит, что трудностей не существует, существуют только интересные задачи.