Джейн Джонсон - Дорога соли

Отец устроился на работу телеобозревателем как раз в то время, когда новое средство массовой информации лишь начинало свою жизнь, но уже скоро каждая семья в Британии по вечерам собиралась вместе вокруг домашнего экрана. Ему улыбнулась удача: заболел постоянный ведущий часовой программы. Отец занял его место, и у него пошло просто здорово. Он сразу пришелся по вкусу зрителям, во многом благодаря своей слегка старомодной академической манере вести беседу, не будучи при этом слишком заумным. Сказалась и внешняя привлекательность. В общем, отец нравился женщинам, и его слушали другие мужчины. Когда он рассуждал на свои излюбленные темы, то просто заражал всех своим энтузиазмом. Настоящий Дэвид Аттенборо [3] Сэр Дэвид Фредерик Аттенборо (р. 1926) — один из самых знаменитых в мире натуралистов и телеведущих. от археологии. История в его устах оказалась интереснейшим, увлекательнейшим предметом, а уж британцы всегда ее обожали, притязая в ней на ведущую роль. Словом, приятно было смотреть на этого человека, когда он излучат самое искреннее дружелюбие и благородную радость, делясь с другими предметом своей страсти. Помню, в одной передаче, к неподдельному ужасу какого-то хранителя Британского музея, отец принялся примеривать на себя шлем из Саттон-Ху. [4] Саттон-Ху — курганный некрополь восточнее Вудбриджа в английском графстве Саффолк, где в 1938–1939 годах были сделаны, возможно, самые значительные археологические находки в истории Великобритании. Тот застрял и никак не хотел сниматься. «В древности люди были мельче, чем мы теперь», — лопотал отец из-под закрытого забрала, отчаянно пытаясь освободиться от проклятой железяки, из щелей которой торчали пучки черных волос. Зрители обожали его за подобные оплошности. Благодаря такой манере общения он казался человечнее и доступнее, сам предмет его передачи становился ближе и понятней. Я знала, что отец уже покинул нас, и чувствовала себя очень странно, когда видела на экране телевизора, что он как ни в чем не бывало расхаживает и что-то говорит. Хуже всего здесь было то, что я не могла предугадать, когда он появится в очередной раз. Ведь отец теперь принадлежал государству, стал нашим национальным достоянием. Конечно, можно просто не смотреть передачи, посвященные истории или археологии, но видишь, например, ролик с призывом о благотворительности для какой-нибудь Богом забытой африканской дыры, и на тебе, попалась. Вдруг на экране появляется он, запускает пятерню в свою вечно буйную шевелюру и обращается к зрителям со страстным воззванием: дайте денег, кто сколько может.

— Вот что, — сказала Ив, вскакивая и хватая свою сумочку. — Пошли смотреть дом. — Она заглянула мне в лицо и быстро прибавила: — Надо хотя бы просто прикинуть, сколько он стоит. Ты же все равно его продашь. Придется подумать, как говорить с агентами, что убрать, в порядок привести и все такое. Когда-нибудь все равно придется этим заниматься, так что давай уж сразу, когда я под рукой и могу помочь. Сама ведь просила оказать моральную поддержку.

Я посмотрела через ее плечо в окно. Там был двор, насквозь промокший под проливным дождем. Пара котов, один на стене, другой на крыше гаража, завывая и выгибая спины, принимали друг перед другом воинственные позы. Тот, что торчал на крыше, прижал уши, а полосатый с бандитской рожей на стене уже приготовился прыгать. Я быстро подошла к окну и постучала по стеклу. Коты повернули головы и недружелюбно уставились на меня желтыми глазищами. Тот, который был на гараже, встал, неторопливо потянулся задними лапами, потом передними и аккуратно спрыгнул во внутренний дворик. Полосатый бандит принялся равнодушно лизать свои лапищи. Ох уж эти люди! Что они понимают в жизни?

Вдруг я вспомнила кота, который жил у нас в дни моей юности. Мы звали его Максом, полное же имя было Доктор Максимус ибн Араби, маленький такой зверек с огромными ушами и гладкой, лоснящейся, рыжевато-коричневой шерсткой, как у африканской лисицы. Я вспомнила, как он, бывало, лежал, растянувшись, в моей песочнице в глубине сада, щурился на солнце с таким видом, будто устроился со всеми удобствами в крошечной, но все равно бесконечной пустыне. Когда мне было восемь лет, я спросила отца, почему у нашего кота такое странное имя. У всех моих друзей котов и кошек звали как-то попроще и понаглядней, скажем, Блэки или Спот. [5] Эти клички можно перевести как «Черныш» и «Пятныш».

— Вообще-то, это не его настоящее имя, — серьезно ответил он мне, как будто хотел поделиться со мной какой-то важной тайной. — Он даже и не совсем кот. Это реинкарнация одного древнего ученого. Его настоящее имя — Абу абд-Аллах Мухаммад ибн-Али ибн Мухаммад ибн аль-Араби аль-Хатими аль Т-таа'и. Поэтому мы и зовем его Максом.

Это объяснение мало что мне дало. Но потом всякий раз, когда кот смотрел в мою сторону, мне казалось, что он разглядывает меня сквозь дымку мудрости, благоприобретенной за много веков. Других детей, возможно, такая мысль испугала бы, но меня она привела в восторг. Бывало, я подолгу лежала в саду нос к носу с Максом, пытаясь увидеть, не упразднит ли его мудрость огромную пропасть между нами, существами столь разных видов. Потом я совсем позабыла и этого кота, и само чарующее ощущение волшебства, творящегося прямо на глазах, каких-то таинственных возможностей и надежд, вызванных им в том ребенке, которым я была когда-то.

Вспомнив это чувство теперь, я понимала, что уже давно престала быть той наивной и доверчивой восьмилетней девочкой. Да, я совсем изменилась, но, может быть, тень этой малышки ждала воссоединения со мной под крышей дома моего детства.

— Хорошо, — сказала я, принимая решение. — Едем.

Мы отправились туда на моей машине. В чужих автомобилях, в качестве пассажира, я ездила редко. Если такое случалось, то правой ногой я постоянно пыталась нащупать призрачную педаль тормоза, то и дело сжимала зубы, чтобы не крикнуть: «Осторожней! Сейчас будет красный». Я все время заглядывала в зеркальце заднего вида, наблюдала за другими машинами и краешком глаза старалась предугадать каждое их движение. Пальцы чесались от желания переключить коробку передач или вцепиться в руль. В общем, я вела себя крайне беспокойно.

Итак, мы переехали через реку в Хаммерсмите, покрутились на его забитых транспортом улицах и выбрались на шоссе А-40, ведущее в Уэст-Энд, то и дело обгоняя медленно ползущие семейные колымаги счастливцев, которые решили отдохнуть в выходные на природе. Пробиваясь через тихие улочки на задворках Риджентс-парка, мы вдруг увидели двоих мужчин, которые пытались погрузить верблюда в некое подобие фургона для лошадей. Может, они, наоборот, пытались выгрузить его оттуда, чтоб потом отвести в зоопарк. На морде у этого одногорбого верблюда было написано, что он вот-вот потеряет терпение. Животина крепко уперлась своими широкими раздутыми ступнями в деревянный наклонный трап и, похоже, не собиралась сдвинуться с места, ни туда ни сюда. Не успели мы повернуть за угол на Глостер-Гейт, я глянула в зеркальце заднего вида и увидела, что он как стоял, так и стоит, неподвижный и гордый, как памятник.