Костас Кодзяс - Забой номер семь

– Какие там духовные богатства? – воскликнул другой студент, посвятивший себя изучению философии. – В наше время развеян этот миф. Если что-нибудь полезное и сделала атомная бомба, польза от нее в том, что она покончила с жившими в нас с давних пор ложными представлениями о духовных богатствах человека. Наконец-то, без предрассудков, мы можем подойти к нашим инстинктам.

– Ты поддерживаешь эту точку зрения, поскольку твоего отца обвиняли в том, что он, министр, продал незаконно двести шоферских удостоверений! – живо откликнулся рыжий студент.

– Какое это имеет отношение к разговору?

– Самое прямое. Или надо, плюнув на отца, уйти из дому, или проповедовать выгодные тебе теории и тратить без зазрения совести деньги, которые отец дает тебе на карманные расходы.

Студент нисколько не обиделся.

– Чепуха, – с презрением сказал он, потянувшись к бутылке.

На втором этаже госпожа Эмилия давно уже спала. Помимо своих воображаемых недомоганий, она страдала болезнью печени, и врач посоветовал ей пораньше ложиться в постель. Кроме того, сон благоприятно действует па кожу, а эту даму, как и всех праздных дам, вечно преследовал страх перед морщинами. Но внезапно она проснулась от шума. Испугавшись, накинула халат и вышла на лестницу, не стерев с лица крем. С верхней ступеньки она увидела своего деверя, который, согнувшись, наблюдал за гостями через замочную скважину. Старик удовлетворил ее любопытство, и, успокоившись, она вернулась в спальню. Прежде чем уснуть, госпожа Эмилия взяла с тумбочки надушенный платок и подержала его немного у носа.

Между тем рыжему студенту понадобилось выйти, и в дверях скатанная в шарик бумага попала ему в лицо. Он схватил бутылку и облил коньяком девушку, выстрелившую в него шариком. Она завизжала. Гости уже опорожнили половину бутылок. Ни у кого теперь не было настроения серьезно спорить. Поэтому, как только художник, сидевший по-турецки, опять заговорил о поисках формы, девушка в шортах с разбегу прыгнула ему на плечи. Она покатилась по ковру, перевернув бумажную тарелку с рыбным салатом.

В соседней гостиной включили на полную мощь радиолу, и несколько пар принялись танцевать. Транзисторы были настроены на разные станции. В результате гремела какая-то адская музыка, действующая на молодежь возбуждающе. Почти все повскакали с мест, оставив после себя на огромном ковре разбросанные объедки. Только рыжий студент, устроившись на сброшенной с дивана подушке, продолжал беседовать с художником.

Никос сделал последний глоток из бутылки. На ушах и шее у него проступили тоненькие жилки. Он смотрел вокруг печальным, отсутствующим взглядом. Бросив пустую бутылку на кресло, он взял со столика другую, с остатками коньяка.

– Ты запачкал обивку, – закричала одна из девушек.

– Посмотрите, что творится на полу, – продолжала она, хохоча как безумная, и принялась отплясывать между тарелками и остатками пиршества.

У Катерины вдруг защемило сердце. В этот день после обеда, не доходя до «Мазик-сити», она остановилась перед витриной магазина, где продавалось электрическое оборудование для кухни. За огромным столом красивый манекен – дама в хорошо отутюженном передничке – вынимала из духовки противень с жарким. Рядом с ней стояла кукла – девочка с румяными щечками. Девочка весело смеялась. Прижавшись лицом к витрине, Катерина, как завороженная, смотрела на счастливую улыбающуюся куклу-маму. О, как хотелось ей в ту минуту стать этой куклой! Она бы поставила жаркое на стол и прижала девочку с румяными щечками к своей груди. Она бы ласкала и целовала ее. Снова ласкала и так сильно сжимала бы в своих объятиях, что девочка и она превратились бы в единое неразрывное целое… Никогда раньше не возникало у нее такого странного желания. Сейчас она бродила по гостиным, разглядывала яркие безделушки на рояле, гладила полированное дерево. Затем робко приблизилась к Никосу.

– Как у вас красиво! Если бы я жила в таком доме, никогда бы не выходила на улицу, – поспешно сказала она, чтобы отвлечься от своих горьких мыслей.

Он протянул ей бутылку.

– Пей, шлюха! – закричал он, заливаясь диким смехом.

– Не хочу больше.

– Пей! – с тупым упрямством настаивал он.

– Нет, у меня кружится голова, – Она сжала руками виски. – Я хочу плакать, плакать, плакать! Что со мной, о боже!

– Пей! – твердил он, дрожа всем телом.

Тут она заметила, как блестят у него глаза.

– Я хочу уйти. Мне страшно. Ты белый как полотно. Почему все так орут? Скажи им, пожалуйста, чтобы они перестали. Скажи, чтобы перестали… Да что со мной? Что со мной?

– Пей! А то задушу тебя!

– Нет, нет…

Он вдруг поднял бутылку над головой и с размаху швырнул ее в другой угол гостиной. Бутылка, задев хрустальную люстру, угодила в горку с фарфором. Раздался оглушительный звон, и осколки разбитой посуды посыпались на пол. Танцы прекратились: все побежали смотреть, что случилось.

Судорога исказила лицо Никоса. Он медленно наклонился и молча поднял с пола другую бутылку.

– Не надо! – крикнула Катерина.

– Крушите всё! Всё! – завопил Никос.

Вторая бутылка вдребезги разбилась о картину над горкой. Гостиная огласилась радостными криками. Девушки скакали, заливаясь смехом. Их кавалеры подкидывали ногами разбитую посуду. Даже роковая девушка, оторвав взгляд от ковра, наблюдала за общим безумием.

– Крушите всё! – вопил хозяин.

– Что на него сегодня нашло? – спросил рыжий студент, глядя в растерянности по сторонам.

Художник с бородкой готов был рассмеяться, но, по-видимому, решил, что это ему не к липу. Он медленно поднял голову и, пустив кольцо дыма в потолок, печально посмотрел на своего собеседника.

– Мне отвратительны богачи, которые стараются быть оригинальными, – проговорил он.

– Никос и не стремился к этому. Я знаю его по университету. Он просто гнилой парень. Самый гнилой из всех, кого я встречал в своей жизни.

– Чепуха! Что значит гнилой?

– Когда отец перестал давать ему карманные деньги, он ради заработка продавал студентам гашиш. Он и сам наркоман. А возможно, и шизофреник.

– Ну и что? Что значит гнилой? – настаивал художник.

В эту минуту снова раздался оглушительный звон. На сей раз Никос запустил в стеклянную дверь бронзовым дискоболом, украшавшим камин. Матовое стекло с красивым рисунком превратилось в осколки.

– Крушите всё! Всё!

В дверях гостиной показалась фигура испуганного старика. Стоя в нелепом пальто, заколотом булавкой, он растерянно смотрел вокруг.

– Никос, дитя мое! Что здесь происходит? – пробормотал он, подойдя к племяннику.

– Убирайся отсюда! – закричал тот. – Убирайся!

– Что скажет твой отец, когда увидит все это?… Ой-ой! Разбился сервиз! Не наступайте на чашки! Я разбужу Кулу, чтобы она прибрала.