Костас Кодзяс - Забой номер семь

Стефанос не терял веры в выздоровление. Он и сам но мог бы объяснить, откуда брался его непонятный оптимизм. Но порой он сознавал, что нет никаких оснований для надежды, и на него нападала отчаянная тоска. Когда врач перестал следить за ним и проводить какое-либо лечение (ему давали лекарства только для того, чтобы снять боли в позвоночнике), он решил выработать для себя особый режим. Запасшись несколькими кирпичами, он ежедневно два-три раза в день лежа делал с ними упражнения для поясницы. Возможно, с медицинской точки зрения эта гимнастика была бесполезна, но она помогла ему сохранить надежду. Остальное время он читал, жадно следил за международными событиями, борьбой народов за мир, внутренней политической обстановкой. День за днем он с удовлетворением убеждался в том, что рабочее движение приобретает все больший размах. «Мы стали более зрелыми, и это серьезное достижение. Хоть мы и заплатили за него кровью и слезами, но это большой успех в нашей борьбе», – размышлял он.

Незадолго до перевода в Афины у него внезапно наступило некоторое улучшение, правда незначительное: он не мог еще сделать ни одного движения в кровати без помощи рук, но почувствовал какую-то странную легкость в нижних конечностях. Ему казалось, если кто-нибудь возьмет его за плечи и поставит на пол, он сможет, не падая, стоять на ногах. Но он не решался сказать об этом врачу.

Его перевезли в столицу, а через месяц освободили. Рано утром дядя Димитрис явился за ним в больницу. Всю дорогу он вел под уздцы лошадь, впряженную в повозку. На рытвинах Стефаноса то и дело подбрасывало от тряски. Он лежал на грязной подстилке, краем которой были прикрыты его ноги. Под голову ему подложили доску, Бледный, худой, он печально смотрел на дома, машины снующих людей.

По мере приближения к поселку возбуждение его росло. Дядя Димитрис шел молча, опустив голову. У булочной они свернули. Опершись на локти, Стефанос попытался приподняться. Все вокруг было таким знакомым и близким, что на несколько секунд он потерял чувство времени. Ему померещилось, будто он даже на день не расставался с поселком. Глядя на облезшие ставни своего дома, он вдруг подумал, что найдет на кухне свою мать, а Элени, возможно, куда-нибудь вышла или же, сидя в комнате, проверяет ученические тетради. Его вывел из раздумья внезапный крик – дядя Димитрис вызывал кого-то из дома напротив. Стефаносу давно уже было известно, что Элени вышла замуж за Фанасиса. Он терзался недоумение ем, зачем писала она ему изредка в тюрьму. И, как ни странно, он сам отвечал ей, словно ничего не произошло. «Зачем я делал это? – подумал он. – Неужели обманывал себя, верил открыткам, а не реальным фактам?»

Парализованного перенесли на руках в дом. Он смотрел на развешанное во дворе белье, на старые вещи и мебель, которые странным образом меняются, когда не видишь их много лет. Впитывал в себя тишину комнаты. Сейчас, оказавшись дома, он заново переживал смерть матери.

Его уложили на кровать. Свежевыглаженные простыни пахли чистотой. Сквозь закрытые ставни проникали лучи утреннего зимнего солнца. Он не помнил, как заснул глубоким, спокойным сном.

Стефанос проспал, наверно, больше трех часов. Проснувшись, он увидел Катерину, которая прибирала в комнате. И обрадовался. Нашел ее сильно изменившейся. Это была уже не прежняя девочка, стрелой пробегавшая по двору в лавку за покупками. Она стала женщиной. Когда, присев на край кровати, она принялась болтать с ним, его внезапно охватило волнение. Он горько усмехнулся, и его руки под одеялом вцепились в простыню.

– Тебе больно? – спросила она.

– Нет, нет, говори, Катерина…

Она сообщила ему массу новостей. Но, конечно, – она долго мялась – ей хотелось поговорить с ним о его жене. (В прошлом году из письма дяди Димитриса Стефанос узнал, что Элени находится в сумасшедшем доме.) Катерина не отходила от Стефаноса, пока пе выложила ему все сплетни про Элени и Фанасиса. Она выпалила даже то слово, что написала на двери Коротышка. Он схватил ее за руку, прося замолчать. Катерина, по-видимому, спохватилась: тотчас встала и ушла взволнованная.

Когда Стефанос остался один, он попытался приподняться в кровати. Снова почувствовал удивительную легкость в нижних конечностях. Сбросил одеяло и, уцепившись за железные планки, подтянулся к краю постели. После непродолжительного колебания соскользнул вниз и уперся ладонями в пол. Сжал зубы. Еще немного! Ноги гулко ударились о цемент. Он содрогнулся от нестерпимой боли: Но пополз по полу. Потом попробовал перекатываться с живота на спину, затем опять пополз, опираясь на ладони. Так он сделал круг по комнате. Влезть на кровать оказалось куда трудней. Стефанос бился над этим около часа. Он приподымался, цепляясь за железную раму кровати, но руки ослабевали, и он снова падал. Ободрал себе грудь и живот. Когда ему удалось наконец лечь, он ощутил страшную боль. Но это была не та обычная невралгическая боль, а боль от ушибов и царапин, наполнившая его беспредельной радостью и давшая ощущение жизни. Потом он долго лежал на спине в постели, вспоминая прошлое.

На следующий день ладони у него так саднили, что он не отважился повторить свой опыт. Зато через день добрался уже до кухни. Около печки у стены стояла деревянная лесенка, по которой его мать забиралась на полати. Он подполз к ней и ухватился за нижнюю ступеньку. Подтянувшись, вцепился во вторую. Парализованные ноги приподнялись немного. Пот ручьем струился по шее. Если бы руки у него не выдержали и разжались, он ударился бы лицом о лестницу.

Держась за шестую ступеньку, Стефанос почти выпрямился. Собрал последние силы и подтянулся еще. Ступни коснулись пола. Он встал на ноги.

Именно в этот момент и увидел его дядя Димитрис.

– Стефанос! – испуганно закричал он и подбежал, чтобы подхватить его.

– Я опираюсь на руки, – сказал тот. – Как только я увидел» ту пустую комнату, понял наконец, что больше нет матери, и сразу почувствовал, что буду стоять на ногах. Разве это не странно?

– Странно, – отозвался дядя Димитрис.

Стефанос хотел добавить, как тяжело ему было получать от Элени открытки, но промолчал.

Через неделю при помощи костылей он смог добираться от кровати до стола.

Стефанос сделал еще два шага. Опять прислонился к самому низкому столбику забора. Он чувствовал слабость во всем теле. Вот-вот упадет. Сердце бешено колотилось. Он прекрасно понимал, что его сегодняшняя прогулка – чистое безумие. Со вчерашнего дня он во всех подробностях ее обдумывал. Угольщику не сказал ни слова: дядя Димитрис увязался бы за ним и только помешал. Сегодня, чтобы сохранить силы, он не вставал с постели. До вечера ждал Катерину, но девушка почему-то не пришла. Он был удивлен, что ее отсутствие сильно огорчает его. Видно, он привык к ее ежедневным посещениям.