Александр Шелудяков - ЮГАНА

До заката солнца оставалось еще не менее четырех часов. Небо, ближе к вечеру, прояснило, угнал восточный ветер туман в небесные окраины, потайные закрома. Судя по перистым облакам над горизонтом, вечерняя заря должна была быть кровавой, со всполохами над северной тундрой.

Югана нарядила вождя племени Кедра в последнюю земную дорогу во все новое: на нем был черный костюм, белая рубашка, с двумя соболями на шее вместо галстука. В ногах лежала вся земная одежда Андрея. Также положила Югана в облас два охотничьих ружья, промысловый нож, лук, пальму, колчан со стрелами. Не забыла эвенкийка положить сети рыбацкие и накомарник.

Старик Чарымов сидел на скамейке у изголовья Андрея Шаманова и не понимал, зачем Югана приказала ему выставлять окно, зачем они затаскивали облас в дом? Ведь нужно завтра долбить для Андрея домовину из кедрового ствола. Думал старик и о том, что надо как-то сообщить в Кайтёс о случившемся горе. И вдруг старик Чарымов услышал как бы издалека, сквозь свои мысли и думы, голос Юганы:

– Чарым, большой друг вождя племени Кедра, Югана просит тебя сходить за поселок и там от кедра отрубить два сколыша.

– Югана, а разве мы не будем долбить для Андрея домовину из кедра?

– Нет, Чарым, вождь просил Югану: когда он умрет, то пусть Югана поможет ему на второй день уйти в «небесный урман» на крыльях Тугэта. Вождь племени Кедра сегодня, после полуночи, уйдет на «небесную тропу», в «верхний мир»…

– Югана, но ведь с Андреем должны проститься Таня, ребята; был он им, можно сказать, за родного отца.

Знал Михаил Гаврилович обычай обских эвенков и югров, что не принято было держать умерших в жилище. Если человек умирал утром, хоронили в полдень; если умирал вечером, хоронили утром.

Проводив Михаила Гавриловича за ворота, Югана направилась в сторону кладбища.

Села на скамейку у могильного холмика, достала из кармана замшевый кисет, посыпала несколько щепоток табака на могилу – жертва душам мертвых; потом набила эвенкийка свою трубку махоркой – прикурила от зажженной спички. Сидела Югана, курила трубку – она собиралась с мыслями и думами, как и о чем ей говорить с душой Лены-доктора.

– Не ушла в «небесный урман» душа Лены. Югана шибко просила душу Лены уплывать в «верхнюю землю» на крыльях Бога Огня. Югана тоже женщина, понимает Югана, что очень трудно уходить Лене, когда она шибко любит земного мужчину. Шаман ушел из земной жизни. Пусть теперь души Лены и Шамана будут вечно вместе. Сегодня ваши души уплывут на лодках из кедра в «небесный урман». Теперь не нужно душе Лены прятаться и караулить Шамана.

Солнце уже коснулось горизонта и разлилось волнистой огненной гривой над далекими предзакатными облаками. Тихий ветер перебирал посохшую листву берез, и она шелестела, звенела мягким, еле уловимым звоном серебра. Сыпались листья, побитые инеем, сыпались лениво с кладбищенских берез и устилали могильные холмики, ложились на пожухлую от заморозка траву.

Югана тяжело поднялась на ноги и, чуть сутулясь, пошла в сторону поселка, домой. Наступали вечерние сумерки. Серебряным веселым диском выплывало древнее светило на небесном склоне, и ночь эта обещала быть светлой, лунной.

Зажгла эвенкийка керосиновую лампу, поставила на стол. Андрей Шаманов лежал в обласе так, будто он только что лег вздремнуть в речную ладью, где-то у берега таежной реки, причалившись на отдых.

Из принесенных небольших кедровых отщепов Михаил Гаврилович успел сделать игрушечные лодочки и положил их у ног Андрея Шаманова.

С помощью древнего лучка, на кедровой дощечке, добыла Югана чистый огонь, а потом от этого огня разожгла в русской печи наложенные сухие кедровые дрова.

– Пусть Михаил Гаврилович и жена Трофимовна прощаются с вождем племени Кедра. Потом Югана останется одна.

Положила Галина Трофимовна в изголовье Андрея Шаманова белоснежную подушечку, набитую березовыми листьями с сухих веников; поцеловала его в лоб трижды и, утирая слезы, отошла к порогу. Так же простился с Андреем Шамановым и дед Чарымов.

Югана осталась в доме одна. Она сходила в кладовую, принесла оттуда старинную, запыленную четверть со спиртом, вытащила шилом пробку и разлила спирт из большой стеклянной бутыли по кедровым ветвям, разложенным вокруг обласа-гроба. После этого эвенкийка сняла стекло с лампы, обхватив его тряпицей, чтобы не обжечь руки. Срезан ножницами нагар с фитиля, протерто от копоти ламповое стекло.

Керосиновая лампа горела ярко, светло было в комнате. В открытое окно доносился тихий позвон колокола – это у школы ленивый ветер покачивал колокольный «парус».

Все, что нужно было приготовить в последнюю дорогу для вождя, Югана приготовила. Часть вещей она положила прямо в облас, а часть возле носа долбленки. Теперь можно эвенкийке посидеть, поговорить с Андреем и покурить прощальную земную трубку вождя.

– Ты, Шаман, вождь племени Кедра, жди Югану в «небесном урмане». Югана придет к тебе, однако, уже скоро… Пойдет Югана, наверно, к людям «небесного кочевья» в месяц Молодого Лебедя.

Все это означало, что короткой остается у Юганы «земная тропа», а умереть она желает в осеннюю пору, когда начинают табуниться и отлетать в южные края лебеди.

Галина Трофимовна, укрывшись овчинным одеялом, прилегла на койку и вздремнула немного. Вдруг, сквозь чуткую дремоту, она почувствовала что-то недоброе, открыла глаза. В окно бил алый отсвет пляшущего пламени, которое бушевало где-то близко.

– Ба-а-тюшки, да что же это?! Ведь горит все, полыхает огненным столбом!..

На старинных ходиках, с двумя латунными гирями на медных цепочках, стрелки показывали пятый час утра. Михаил Гаврилович подошел к окну, посмотрел на улицу, на горящий дом Андрея Шаманова и, перекрестившись, сказал:

– Прощай, Андрюша, дай бог тебе быть счастливым на «небесной тропе». – Обернувшись к жене, проговорил дрожащим голосом: – Пойду-ка я к Югане… А ты, мать, побудь дома. Теперь уж все мы отгоревали. Ушел наш соколик Андрюша из земной жизни на огненном коне.

На том месте, где стоял дом Андрея Шаманова, лежала груда больших головешек, зола и пепел. Место это дымилось, дышало жаром раскаленной земли.

Михаил Гаврилович стоял с опущенной головой, в руках держал старенькую шапку-ушанку, и его седые волосы будто были покрыты пеплом от погребального костра.

Югана стояла рядом с дедом Чарымовым, и на ее лице не было заметно скорби, печали. Она знала, что у каждого человека бывает свой «чистый» огонь, который сжигает все плохое в человеческом «я», а все доброе, очищенное от зла и земной накипи, уходит в бессмертный «небесный урман», в великое кочевье «верхнего мира».

Югана вышла на берег, к крутояру. Она ласково смотрела, как горизонт будто перекусил диск восходящего солнца. Упорно и плавно росло солнце над краем земли, стелилась по земле алая солнечная россыпь лучей, отчего вода Вас-Югана казалась напитанной животворным солнечным соком. Над Улангаем снижался вертолет. Сделав круг над пепелищем, где стоял дом Андрея Шаманова, вертолет приземлился на площадке перед школой. Из вертолета вышли Таня Волнорезова с сыновьями и невесткой Дашей, за ними геолог Иткар Князев, журналист Петр Катыльгин, Саша Гулов… Сию же минуту на стремнине Вас-Югана показался быстроходный катер. За катером, на буксире, болталась лодка. В лодке сидел Григорий Тарханов.